Лев не населяет сплошных девственных лесов, а как в горах, так и на равнинах предпочитает открытые местности: травянистые луга с перелесками из кустарников, скудные степи с колючими кустами и пустынные местности.
В Судане он охотно выбирает для своего логовища плоское углубление в каком-нибудь защищенном месте, а в южной Африке прячется в кустарниках; он любит также высокие камыши, опоясывающие русла временно текущих рек, а за неимением камышей довольствуется густыми зарослями терновника; здесь он отдыхает один или несколько дней, смотря по тому, богата ли местность дичью или нет, спокойна или опасна. Во время странствований он остается лежать там, где застанет его утро*.
* Львы живут и в первичных лесах, предпочитая, однако, держаться вблизи расчисток или полян. По-видимому, в лесу они чаще ведут одиночный образ жизни, чем на открытой местности.
В общем привычки льва сходны с привычками других кошек, но во многом он значительно отличается от них. Он ленивее других видов этого семейства и особенно не любит больших переходов; напротив, он старается устроиться как можно надежнее и удобнее.
По известиям Селуса, южноафриканский лев предпочитает насыщаться дичью, убитой охотником, чем самому умерщвлять ее. В восточном Судане, например, постоянно следует за кочевниками, куда бы они ни направлялись. Он перебирается вслед за ними в степи и возвращается обратно в лес; взирает на кочевников, как на подданных, обложенных податью, и в самом деле взимает с них самую тяжелую дань.
Жизнь ведет ночную. Днем его редко встретишь, только случайно в лесу, да и то разве тогда, когда его систематически преследуют с собаками и выгоняют из логовища. Как я узнал, однако, во время моего последнего путешествия в Абиссинию, все же случается увидеть его и днем, крадущимся в чаще леса или же сидящим тихо на возвышенном месте, откуда он, может быть, старается выследить животных в своем охотничьем районе. Это выслеживание, замеченное уже Левальяном и подтвержденное позднейшими путешественниками, считалось мало вероятным, но мы сами убедились в этом (то же свойственно и пантере).
Мне самому пришлось убедиться в том, что рев льва не есть предостережение для животных, подвергающихся опасности его нападения. Напротив, я принужден был склониться к мнению, что рычание имеет целью встревожить животных, побудить их к бегству и этим доставить добычу если и не самому ревущему льву, то хотя бы охотящемуся совместно с ним льву – «напарнику».
В южной Африке после рева от львов не ждут нападения, так как они имеют привычку возвышать свой могучий голос лишь тогда, когда насытились или же когда их спугнули. Охотящиеся львы там или совсем тихи или только временами издают сердитое «ворчание», которое, даже если оно исходит из близлежащего места, все же кажется далеким. Должно ли это ворчание тревожить дичь или оно имеет другое назначение, остается нерешенным.
Я имею полное основание думать, что на севере лев преднамеренно ревет при виде загона, чтобы побудить находящийся там скот бессознательно ринуться за ограду*.
* Львы охотятся группой, причем функции загонщиков и собственно охотников строго распределены. В этом случае, возможно, львы-загонщики и могут реветь, создавая панику среди животных и побуждая их бежать к засаде. Но, скорее всего львы в большинстве случаев (а особенно одиночки) ревут, сообщая, что их потревожили или что участок занят. Вообще же у львов, как животных социальных, должна быть довольно богатая звуковая коммуникация.
С заходом солнца кочевник загоняет свои стада в безопасную серибу (так называется ограда из густопереплетенных колючих ветвей мимозы высотой до 3 м и толщиной около 1 м). Это самая надежная защита для скота, которую он в состоянии устроить. Стая сторожевых собак охраняет серибу. Становится все тише и спокойнее; шум умолкает; над станом опускается ночь.
Жены и дети владельца стада улеглись спать в одной из палаток. Мужья исполнили последние обязанности и также направляются к ночлегу. На соседних деревьях африканские козодои затягивают свою ночную песню или летают, распустив в воздухе пышный хвост; они часто и охотно приближаются к серибу и шмыгают, как духи, вокруг спящего стада. Ничто больше не нарушает тишины и покоя. Даже чуткие собаки, успокоенные всеобщей тишиной, замолкают.
Вдруг точно земля начинает дрожать: это неподалеку заревел лев! Теперь он оправдывает свое арабское название «эссед», то есть «возбуждающий тревогу», так как в серибу обнаруживаются сильнейшее смятение и величайшая тревога. Овцы как безумные бросаются к терновому плетню, козы громко блеют, коровы со стоном ужаса собираются в беспорядочную кучу, верблюд старается разорвать свою привязь, чтобы убежать, а храбрые собаки, побеждавшие леопардов и гиен, громко и жалобно завывают и с визгом ищут защиты у своих хозяев.
Мощным скачком перепрыгивает могучий хищник терновую стену, чтобы избрать себе жертву. От удара его страшных лап падает молодой бык; сильные зубы ломают шейные позвонки не могущего сопротивляться животного. Глухо рыча, лежит хищник на своей добыче, глаза ярко сверкают торжеством победы; хвостом он с силой хлещет воздух. На мгновение лев освобождает умирающее животное и снова схватывает его своими все разламывающими зубами, пока оно не перестает шевелиться.
Теперь ему надо возвращаться назад через изгородь, а покидать свою жертву он не хочет. Чтобы с добычей в пасти совершить обратный прыжок, необходима вся его страшная сила. Но это ему удается: я видел серибу высотой в рост человека, через которую перепрыгнул лев с двухлетним волом в пасти; я заметил пролом, произведенный тяжелой ношей на вершине забора, а на другой стороне видел углубление, оставленное в песке падением вола, прежде чем лев потащил его дальше!
Надо, впрочем, заметить, что рогатый скот в тех странах не так тяжел, как у нас. Часто с полной отчетливостью можно видеть на песке борозду от протащенного животного до того места, на котором оно было растерзано.
