В двадцатых годах на нижнем Рейне этот бич страны повторялся неоднократно. Почва на полях местами была до того изрыта, что трудно было поставить ногу на землю, не касаясь при этом мышиных нор, между отверстиями которых были глубоко протоптаны бесчисленные дорожки. Даже днем все кишмя кишело мышами, свободно и безопасно бегавшими вокруг.

При чьем-нибудь приближении 8-10 из них сразу подбегали к одному и тому же отверстию, чтобы прошмыгнуть в него, и непроизвольно загораживали друг другу входы. При этой давке у проходов нетрудно было убить с полдюжины одним ударом палки. Все мыши казались сильными и здоровыми, хотя большей частью довольно маленькими, вероятно, вследствие преобладания молодых.

Три недели спустя я посетил те же места. Число мышей увеличилось еще больше, но зверьки, очевидно, были в болезненном состоянии. Когда я, четыре недели спустя, посетил в третий раз эти местности, в них исчез всякий след мышей; но порожние ходы и жилища производили впечатление еще тягостнее прежнего, когда они была так оживлены.

Говорили, что животные внезапно, как; бы по волшебству, исчезли. Многие могли погибнуть от заразной болезни, многие могли быть съедены себе подобными, как они это делают и в неволе, но говорили также о бесчисленных стадах, среди белого дня в разных местах переплывших Рейн. Между тем нигде, даже далеко в окружности не заметили необыкновенного прироста их, напротив, казалось они повсюду исчезли одновременно, нигде не появляясь снова.

Природа сделала чрезмерное их размножение одновременно орудием их же истребления. Погода, прекрасное теплое позднее лето, казалось, благоприятствовало им до конца».

Чтобы представить числовые данные о массах мышей, появляющихся иногда в различных местностях, я замечу, что в одном округе Цаберн в 1822 году за 14 дней было поймано 1 570 000 обыкновенных полевок, в округах Нидда – 590 327 и Пуцбахе – 271 941 штуки.

«Осенью 1856 года, говорит Ленц, – было так много мышей, что в окружности четырех часов между Эрфуртом и Готой принуждены были перепахать около 12 000 акров земли. Посев каждого акра стоил по тогдашним ценам 2 талера; собственно перепашку можно было оценить в полталера и, таким образом, убыток составлял по меньшей мере, 20 000-30 000 талеров, а возможно намного больше.

Близ Бреславля в одном большом имении в течение 7 недель были пойманы 200 000 полевок и доставлены на Бреславский завод землеудобрительных туков, который платил тогда за каждую дюжину 1 пфенниг. Некоторые ловцы мышей могли ежедневно поставлять фабрике 1400-1500 штук».

В 1872 и 1873 годах почти со всех концов нашего отечества раздавались жалобы на мышиное нашествие. Это была беда, которую можно уподобить египетским казням. Даже в такой бесплодной местности как Бранденбург, на отдельных полях можно было насчитать тысячи полевок; на тучных же пашнях Нижней Саксонии, Тюрингии, Гессена они хозяйничали ужасно.

Наполовину созревшие жатвы пропали, сотни тысяч моргов были перепаханы, многие тысячи марок истрачены на истребление мышей. Как в сельскохозяйственных обществах, так и в министерствах обсуждались средства и способы для отвращения бедствия.

Временами обыкновенная полевка нападает даже на леса. В 1813 и 1814 годах она причинила опустошения в Англия в одно- и двухлетних древесных насаждениях, что возбудило серьезные опасения. На больших пространствах зверьки эти не только объели кору на всех саженцах, но обгрызли также корни многих больших уже дубов и каштанов, так что деревья совсем погибли. Правительство вынуждено было принять самые энергичные меры для устранения огромного вреда.

К несчастью, человек почти бессилен в борьбе с полевками. Все придуманные доселе средства истребления оказываются недостаточными из-за их удивительной плодовитости: помочь могут только появляющиеся между ними повальные болезни и в значительной степени также преследуемые человеком хищные звери.

При перепашке полей детей заставляют следовать за плугом с палками и избивать всех попадающихся мышей. Иногда их норы наполняют дымом, бросают туда отравленные зерна, поливают даже целые поля отваром чилибухи или молочая – одним словом, пользуются всеми способами, чтобы освободиться от этой ужасной язвы, но обычно большинство этих средств оказываются почти напрасными, а некоторые из них, именно отравление, к тому же в высшей степени опасно: даже самый сильно действующий яд не уничтожит всех полевок, а только погубит их злейших врагов, то есть наших друзей: лисиц, хорьков, горностаев, ласок, сарычей, сов, ворон, а также куропаток, зайцев, и даже домашних животных, от голубя до рогатого скота или лошадей; очевидно, достаточно оснований, чтобы совершенно отвергнуть рассыпание яда*.

* Высказывая свою точку зрения на вред химикатов, уничтожающих не столько врагов, сколько друзей, Брем почти на 100 лет опередил свою эпоху. Поразительно верно Брем оценивает также положительную роль хищников в борьбе с грызунами, называя их союзниками человека.

Все зоологи и друзья животных в 1872 году с грустью видели, как отравлялись и уничтожались враги мышей, между тем как они заслуживали охраны и заботы о себе. Предостережения благоразумных сотоварищей по профессии оставались до той поры напрасными, и только позже была признана истина, которую они возвестили письменно и устно, что разбрасывание отравы на полях выгодно торговцам ядами, а никак не сельским хозяевам.

Наряду с ядом на жирных почвах применялось также с успехом и выкуривание обыкновенных полевок, причем забивали все выходы нор, а во вновь открываемые мышами впускали ядовитые газы (углекислоту и сернистый ангидрид), но и этот, сам по себе прекрасный способ не везде мог быть применим, потому что стоил очень дорого.