Уже Аристотель и Плиний упоминают о ней, а Альбертус Магнус знаком с ней хорошо. В наше время она распространена по всей земле. Она пробралась вслед за человеком и следовала за ним на крайний север и в хижины высочайших Альп. По всей вероятности, в настоящее время найдется мало мест, где бы ее не было; вероятнее, что ее там еще не заметили. На Зондских островах, например, она еще не попадалась.

Ее местопребыванием служат все части человеческих жилищ. В деревне она живет иногда на воле, в саду или в ближайших полях и рощах; в городе же она ограничивается исключительно жилым помещением и его пристройками. Здесь каждая щель, каждое углубление – словом, каждый уголок предоставляют ей надежное убежище, а оттуда она предпринимает свои набеги. Она бегает по земле с большой скоростью, превосходно лазает, делает довольно большие прыжки и двигается очень быстро и долгое время короткими скачками.

За ручной мышью можно наблюдать, как ловко она проделывает все эти движения. Если она лезет по косо протянутой кверху бечевке или прутику, то каждый раз, когда боится упасть, быстро обвивает свой хвост вокруг веревки, подобно настоящим цепкохвостым животным, снова возвращается в положение равновесия и бежит дальше; если ее посадить на очень гибкий стебелек, то она взбирается по нему до самого верха, и если стебель нагибается, то мышь прицепляется к нижней его части и затем медленно спускается вниз без малейшего затруднения.

Она умеет также плавать, хотя в воду идет только в крайнем случае. Если ее бросить в пруд или ручей, то можно видеть, что она плывет почти с такой же быстротой, как водяная крыса, и устремляется к первому сухому месту, чтобы взобраться на него и снова достигнуть суши.

Чувства у нее развиты превосходно: она слышит малейший шум, обоняние имеет острое и чует на далекое расстояние, видит хорошо, днем, может быть, еще лучше, чем ночью. Умственные способности делают ее истинным любимцем того, кто стремится познать жизнь животного.

Она добродушна и беззаботна и ничуть не похожа на своих злых, коварных и задорных сестер – крыс, любопытна и исследует все основательно, весела и умна, очень скоро смекает, где ее щадят, и со временем так привыкает к человеку, что перед его глазами бегает взад и вперед и справляет свои домашние дела, как будто не существует для нее никакой опасности.

В клетке она уже через несколько дней становится ручной; даже старые мыши довольно скоро осваиваются с человеком, а пойманные молодыми превосходят своим добродушием и беззаботностью большинство других грызунов, которых содержат в неволе.

Приятные звуки выманивают ее из убежища и заставляют забывать всякий страх. Она появляется среди бела дня в комнатах, где играют на каком-нибудь инструменте, а места, где постоянно звучит музыка, становятся ее любимейшим местопребыванием.

Все приятные качества нашей сожительницы, к сожалению, значительно умаляются ее жадностью и нахальством. Трудно представить себе животное более лакомку, чем домашняя мышь, которая может распоряжаться с полным произволом припасами кладовой. Она доказывает самым наглядным образом, что чувство вкуса у нее развито прекрасно.

Она безусловно предпочитает сладости всякого рода, молоко, мясо, сыр, жир и зерна, а если ей предоставлен выбор, то из всего выбирает самое лучшее. Острые резцы ее делают ее еще более ненавистной всем. Она умеет пробить себе путь всюду, где чует что-нибудь съестное, и ей ничего не стоит проработать несколько ночей сряду, чтобы прогрызть даже крепкие дубовые двери.

Если она находит много пищи по своему вкусу, то уносит ее запасец в свою норку и с торопливостью скряги собирает и умножает свои сокровища. «В тех местах, где ее мало беспокоят, – говорит Фитцингер, – иногда можно найти целые кучи грецких или обыкновенных орехов, нагроможденных на пол-локтя высоты по углам; они так правильно и аккуратно сложены и покрыты разными обрезками бумаги или материи, что едва ли в этом кто-нибудь мог подозревать работу мыши».

Воды она вовсе не пьет, если может раздобыть другие сочные съедобные вещества, но и при сухой пище пьет только изредка, наоборот, с наслаждением лакает всякого рода сладкие напитки. Что она набрасывается и на спиртные напитки, как это делает иногда лесная мышь, доказывает одно наблюдение, которое мне сообщил лесничий Блок.

«Однажды, приблизительно в 1843 году, в то время, когда я писал, меня потревожил шум, и я увидел мышь, которая по гладким ножкам небольшого стола взбиралась наверх. Вскоре она очутилась наверху и усердно стала подбирать крошки, которые лежали на тарелке после завтрака. Посреди тарелки стояла тоненькая рюмка, наполовину наполненная кюммелем. Одним прыжком мышка очутилась на краю рюмки, нагнулась вперед, усердно стала лакать и затем спрыгнула вниз, выпив предварительно еще немного этого сладкого яда.

Потревоженная шумом с моей стороны, она одним скачком спрыгнула со стола и исчезла за шкафом со стеклянной посудой. Теперь, казалось, спирт стал действовать на нее, так как тотчас же она появилась снова и начала выделывать презабавнейшие движения, стараясь, хоть и напрасно, еще раз взобраться на стол. Я встал и подошел к ней, но не спугнул, а принес кошку; тогда мышь на одно мгновение убежала, но тотчас появилась снова. Кошка спрыгнула с моих рук на землю, и пьяненькая мышка очутилась у нее в когтях».