«Один из моих знакомых, – сообщает Ренггер, – державший паку три года в своем доме, рассказывает о ее жизни в домашнем состоянии следующее. Моя пленница, хотя еще и очень молодая, оказалась очень дикой и неукротимой и кусалась, когда к ней приближались.

Весь день она пряталась, а ночью бегала, старалась процарапать пол, издавала различные хрюкающие звуки и едва касалась предлагаемой ей пищи. Через несколько месяцев она постепенно утратила свою дикость и стала привыкать к неволе. Впоследствии она сделалась еще ручнее, позволяла трогать себя и ласкать и подходила к своему хозяину и посторонним лицам, но никому не оказывала привязанности.

Так как дети днем не давали ей покоя, то она изменила своим обычаям только в том отношении, что ночью стала спокойнее и стала принимать пищу. Ее кормили всем, что ели в доме, за исключением мяса. Пищу схватывала она резцами, а жидкость лакала. Она или ходила шагом, или быстро бегала, припрыгивая. Яркий дневной свет, казалось, ослеплял ее, но глаза у нее в темноте не светились.

Хотя она, по-видимому, совершенно свыклась с человеком и со своим жилищем, но в ней все-таки осталось сильное стремление к свободе. Она убежала после трехлетнего плена при первом удобном случае, который ей представился».

Кожа паки слишком тонка, а волос чересчур груб, чтобы можно было пользоваться ее мехом. В феврале – марте она бывает очень жирна, тогда мясо ее чрезвычайно вкусно и его очень любят. Каплер говорит по этому поводу: «Мясо ее белое, жирное и вкусом превосходит все известные мне сорта мяса». В бразильских лесах рядом с агути и различными породами сумчатых животных это самая обыкновенная дичь.

Принц фон Вид часто ловил ее в дремучих лесах капканами, но за ней охотятся также с собаками, а на рынке она известна под именем «королевской дичи». «Когда пака в норе, – говорит Гензель, – к ней приблизиться невозможно; но если внимательно следить по опушке плантации, то в густых зарослях тростника скоро откроются признаки пребывания животного. Тут-то и ставит охотник свои сети с маисовым початком для приманки и следующее утро щедро вознаграждает его труд.

Пака представляет превосходнейшую дичь Бразилии: нежнее и вкуснее ее едва ли найдется другое мясо. Она имеет такую тонкую и слабую кожу, что ее не снимают. А животное целиком ошпаривают кипятком, как свинью. Приготовленная таким образом туша, у которой голова и ноги обрезаны, до того походит на тушу поросенка, что их можно спутать.

По Каплеру, в том случае, если преследуемое животное не имеет возможности достигнуть своей норы, оно бросается даже в воду, ныряет и остается там до тех пор, пока преследователь не удалится, он полагает, что пака при этом плывет под водой».

В последнее время это животное нередко привозили живым в Европу. Уже Бюффон долгое время содержал паку-самку, которая была совсем ручная, она устроила себе логовище под печкой, днем спала, ночью бегала, и если ее запирали в ящик, то начинала грызть стенки, знакомым людям она лизала руку и позволяла чесать себя, при этом она вытягивалась и выражала свое удовольствие тихими звуками.

Незнакомых людей, детей и собак она кусала. В гневе она совершенно особенно хрюкала и скрипела зубами. К холоду пака была так малочувствительна, что, по мнению Бюффона, ее можно было бы акклиматизировать в Европе. Я наблюдал паку более года и нахожу ее ленивым и малопривлекательным животным. Днем она редко показывается из своей норы и только с закатом солнца выходит из нее.

Она миролюбива или, правильнее сказать, совершенно равнодушна по отношению к другим животным, себя она в обиду не дает, но первая на своих товарищей не нападает. Так как она очень нетребовательна, то не нуждается ни в особенно хорошей пище, ни в особенно хорошо устроенном хлеве. Относительно ее выносливости при сильном холоде*, я должен согласиться с Бюффоном, но не думаю, чтобы разведение ее в Европе могло принести какую-либо пользу.

* Трудно поверить в холодостойкость паки и возможность ее акклиматизации в умеренном климате. В неволе же зверьки доживали до 16 лет.