Более прочих своих собратий, за исключением разве кондора, бородач имеет право считаться обитателем самых высоких точек горного пояса; но под этим не должно подразумевать, что он водится исключительно в горах: он любит вершины, но не избегает и долин. Совершенно равнодушно относится он к непогоде, буре, льду и снегу. Незаметно тоже, чтобы постоянная жара, господствующая в более низких слоях воздуха южных гор, беспокоила его, при стремительном полете даже горячий воздух веет ему прохладой. Тем более он мгновенно может унестись из несносной жары и охладить свою грудь в чистом эфире высших слоев воздуха.

На всех высоких горах Испании он составляет довольно обыкновенное явление, но вьет гнезда и ниже, на высоте от 200-300 м над уровнем моря. То же самое относится и к Персии. В Швейцарии, напротив, бородач, по возможности, держится самых высоких и недоступных вершин, где живет никем не замеченный.

«Над вершинами проносятся страшные зимние бури, – говорит Гиртаннер, – разметывая по сторонам снег и лед. От ударов ветра дрожат хижины в горах, а мощный заповедный лес под напором ветра стонет, качается и трещит, и всему живому грозит смерть среди ужасного шума разыгравшихся сил природы. Только тогда начинает опытный охотник посматривать в вышину из своего низенького окошка, чтобы узнать, не кружится ли бородач над его деревней.

Охотник хорошо знает, что исполинская борьба стихий и лютый голод заставят хищника спуститься с высоты и приблизиться к жилищу человека. Если бородачу удастся кого-нибудь похитить для наполнения своего голодного желудка, то он в скором времени повторяет свое посещение; если счастье ему не благоприятствовало, то он исчезает, чтобы больше не возвращаться. Бородач прилетает и улетает, как чужеземец из далекой, незнакомой страны».

По моим собственным наблюдениям, каждая пара живет на пространстве в несколько километров и облетает его каждый день по известному маршруту. Поэтому за ними легко наблюдать в той местности, где они водятся.

По моим наблюдениям, только через часа полтора после восхода солнца начинает он облетать свою область и не позже пяти часов пополудни опять направляется к месту ночлега. Обе птицы одной пары летят вдоль горного хребта обыкновенно не выше 50 м над землей и на не слишком далеком расстоянии друг от друга и высматривают добычу. Они несутся вдоль всего протяжения хребта, огибают верхушку особенно высокой горы и исследуют точно таким же образом противоположную сторону. Если главный хребет прерывается поперечными долинами, то птицы облетают их на той же высоте, которой они до сих пор держались.

Над котловинами они кружатся по большей части довольно продолжительное время. Если зоркий взгляд тут ничего не высмотрит, годного для пищи, бородач поднимается вверх и точно таким же образом исследует верхушки гор и плоские возвышенности; если и тут поиски окажутся безуспешными, то спускается в долину.

Бородач, совершающий подобный полет, не задерживается никакими препятствиями. Во время своих перелетов он несется необыкновенно быстро и с большим шумом, не двигая крыльями, и вся фигура его при этом до того красива, что никак нельзя его смешать с коршуном или орлом. Только совершенно незнающие люди могут его принять за стервятника. Опускаясь на ноги, бородач всегда выбирает возвышенную местность, преимущественно выступы скал или, по крайней мере, горные площадки.

Видно, что ему трудно взлетать вверх, почему он и предпочитает начинать свой полет с высоты, чтобы отсюда, не взмахивая крыльями, взлететь. А когда он уже парит в воздухе, то малейшего дуновения достаточно, чтобы приподнять его на какую угодно высоту. В Абиссинских горах бородач поднимается, по словам Гейглина, иногда так высоко в воздухе, что самому зоркому глазу кажется точкой в небе.

На скалах, где только возможно, он сидит прямо; но большей частью ему приходится держаться горизонтального положения из-за своего длинного хвоста. Походка его сравнительно хороша: он шагает, а не припрыгивает.

Еще в 1858 году я писал, что, если спросить у добросовестного испанского охотника о бородаче, то он, конечно, не станет рассказывать тех невероятных охотничьих и разбойничьих историй, которыми так злоупотребляют швейцарцы, говоря о своей птице. Испанец скажет просто: «костолом», ест падаль, кроликов, зайцев и других мелких млекопитающих, кости он раздробляет, сбрасывая их с большой высоты в глубину долины. Ни один испанец, к которому мы обращались, как к охотнику или как ученому, не считал своего бородача таким отчаянным разбойником, каким швейцарцы считают своего.