Орел и коршун парят в высоте над пирующим обществом и бросаются в середину стаи, схватывают когтями только что оторванный грифами кусок мяса и уносят его прежде, чем последние успеют воспрепятствовать этому захвату.

Маленькое млекопитающее бывает в несколько минут съедено до последней косточки таким прожорливым обществом; даже от быка и верблюда после одного пира остается очень мало. Насытившиеся птицы неохотно удаляются от трупа.

Не везде и не всегда пир грифов происходит так, как описано выше. Уже в южной Европе и еще более в Африке в тех местах, где грифы находят падаль вблизи населенных мест, к ним присоединяются другие голодные гости. Во внутренней Африке это собаки и марабу. Грифам приходится выдерживать с ними тяжелую борьбу; но голод делает грифов дерзкими и опасными для соперника. Даже самые большие собаки отгоняются ими, как бы они ни рычали и ни скалили зубы, потому что каждый гриф видит в них опасного конкурента на общую добычу.

Даже самая сердитая собака ничего не может сделать против грифа. Если бы ей и удалось укусить его, то она может попасть не дальше, как в распростертые крылья, не причиняя никакого вреда птице, тогда как от сильного клюва грифа всегда остается в том месте, куда он попадет, кровавая рана. Иное дело марабу. Они грифам не дают возможности отогнать себя, рубят своими клинообразными клювами направо и налево через всю толпу, пока она не очистит им места.

По окончании пира грифы неохотно удаляются от места пиршества, а чаще остаются на целые часы поблизости и выжидают наступления пищеварения. Довольно долгое время спустя они отправляются на водопой и там опять проводят несколько часов. Пьют много и часто купаются. В этом они особенно нуждаются, потому что, когда кончают свой обед, то бывают покрытыми грязью и нечистотами и облитыми кровью с ног до головы. Когда омовение совершено ими благополучно, они еще несколько часов проводят в ленивом покое, причем садятся на свои пятки, распустив крылья, с намерением отогреть их на солнце, или плашмя ложатся на песок.

К месту ночлега направляются вечером. Для ночлега выбирают деревья или крутые выступы скал, очень охотно ночуют на карнизах скал, к которым нет доступа ни сверху, ни снизу. Некоторые виды предпочитают деревья, другие – скалы.

Полету предшествуют несколько быстро следующих друг за другом и довольно высоких скачков; затем следуют несколько довольно медленных ударов широкими крыльями. Но как только грифы достигнут высоты, они летят дальше, почти не ударяя крыльями, причем они при помощи различных постановок крыльев спускаются вниз по очень мало наклонной плоскости, или же поднимаются снова вверх при помощи встречного ветра. Таким образом, они, по-видимому, без всяких усилий поднимаются вверх на значительную высоту, на которой и летят дальше, если хотят пролететь большое пространство. Несмотря на кажущуюся неподвижность крыльев, полет их необыкновенно быстр и неутомим.

В прежние времена предполагали, что только одно обоняние руководит грифами в отыскивании падали; мои наблюдения, подтвержденные опытами других исследователей, убедили меня в противном. Некоторые наблюдатели считали вправе думать, что гриф может почуять запах падали на расстоянии целой мили, и так много рассказывали басен на этот счет, что и впрямь убеждали легковерных людей, будто грифы чуют смерть умирающего.

Мои наблюдения убедили меня в том, что грифы спускаются и на еще свежую, не издающую никакого запаха падаль. Они даже при сильном ветре слетаются со всех сторон, как только один из них увидит добычу, а на скрытую падаль летят только тогда, когда она уже найдена раньше воронами и стервятниками, собрание которых и привлекает их внимание. Поэтому я думаю, что могу с полной достоверностью утверждать, что превосходнейшее и важнейшее из внешних чувств грифов – зрение, и что только зоркий глаз делает их жизнь возможной.