Не менее кречета ценился в прежнее время другой благородный сокол – балобан (Falco cherrug), статная птица около 54 см длины, 1,4 м в размахе крыльев, с крыльями в 41 и хвостом в 20 см. Оперение балобанов довольно сходно с оперением молодых сапсанов, и поэтому их часто смешивают.
Балобан распространен по всей юго-восточной части Европы, в особенности в нижней Австрии, Галиции, Польше, Венгрии, Придунайской низменности, южной России и по Балканскому полуострову*.
* Сейчас балобан стал редкой птицей, он исчез из Австрии, на большей части Балканского п-ва, во многих местах юга России и Украины, практически перестал гнездиться в Польше. Встречается по всей Средней Азии до Китая; он живет также в Армении, Малой Азии, вероятно, также в Персии и долетает зимой до Индии и среднего Египта, хотя там не гнездится.
По своему образу жизни, повадкам балобан похож на сапсана. Но арабские соколиные охотники отличают его от сапсана и приписывают свойства, которыми, по их уверению, сапсан не обладает. Некоторые исследования убедили меня, что нужно согласиться с мнением арабских знатоков.
У балобана более вытянутое, чем у сапсана, тело, более длинный и более острый клюв и более широкие в плечах и предплечье сильно выпуклые крылья. Он летает быстрее своего родича, движет быстро и мощно своими крыльями, плавно пролетая после нескольких взмахов и, играя над гнездом, описывает большие круги и плывет по воздуху долгое время с изумительной легкостью, почти не взмахивая крыльями.
Об образе жизни балобанов на зимовках нам мастерски рассказывает Гейглин.
«Когда на лагуны и болота Нильской дельты слетится много всякой водяной птицы, сюда в то же время собирается большое количество соколов и орлов, именно: египетские кречеты и сапсаны, могильники и орлы-крикуны, которые здесь не знают недостатка в добыче. Вместе с ними показывается и балобан. Вскоре он высмотрит себе какой-нибудь пост на одиноко стоящем дереве, на пальме или акации, с которых он мог бы осматривать кругом весь свой охотничий район.
Лишь только пробудится день, а вместе с ним поднимут шум тысячи сбившихся в стаи гусей, уток, песочников, насевших по тростниковым островам в лагунах или по мелким водным пространствам, – балобан покидает свой пост. Но еще густой, стелющийся понизу туман покрывает водную ширь, что, впрочем, не препятствует никому приняться за охоту. Большей частью без всяких предварительных кругов он несется по прямой линии вниз на какую-нибудь оживленно крякающую стаю уток.
Мгновенно наступает гробовая тишина! Водяные курочки и другие плохие летуны приседают и стремительно ныряют вглубь, в то время как утки, надеясь на быстроту своего полета, внезапно снимаются и ищут спасения в быстром бегстве. Сокол всегда забирается немного выше, стрелой несется за ними, с изумительной ловкостью сбивает жертву ударом или схватывает ее когтями и уносит с собой, часто преследуемый кричащими коршунами и пустельгами, на которых не обращает ни малейшего внимания. Он садится на какое-нибудь ближайшее, несколько возвышенное, сухое место, где и принимается за еду.
Иногда летает кругом высоко в воздухе и, словно играя, бросается на летающих повсюду болотных птиц, ускоряя свой полет только тогда, когда добыча достаточно ему приглянется. Добыча редко ускользает от него, хотя балобан охотится с меньшей поспешностью и удалью, чем его сородичи. В жаркое время дня он усаживается на дерево, а с наступлением вечерних сумерек он летит на ночлег спокойным, ровным, слегка тяжеловатым полетом.
К этому описанию я должен прибавить, что оно вполне соответствует моим наблюдениям над зимней жизнью сапсанов. «Для охоты на газелей, – продолжает далее Гейглин, – годен только балобан, так как остальные благородные соколы большей частью кидаются с такою силой, что разбиваются до смерти, переломив себе грудную кость. Поэтому за хорошо выдрессированных балобанов и платят необыкновенно большие цены».
