В то время как ласточки видят в чеглоке своего заклятого врага, стрижи, по-видимому, не обращают на него никакого внимания. «В моем прежнем охотничьем районе в западной Пруссии, – говорит Ризенталь, – одна парочка чеглоков гнездилась в непосредственной близости от гнездовья стрижей. Таким образом, эти оба вида самых ловких и самых быстрых летунов были соседями.

Соколы нисколько не беспокоили стрижей, которые влетали и вылетали у самого гнезда чеглока в свои гнездовые отверстия в старых полусгнивших соснах. Один из соколов только при случае летал вперегонки со своими черными соседями, и если он перегонял их, что всегда случалось, то радостно оповещал о своей победе своим звонким «кик-кик-кик».

Не беспокоиться подобным соседством было в характере быстрокрылых стрижей, а для соколов, в большинстве случаев, гораздо легче ловить другую добычу, нежели этих стремительно носившихся соседей».

Несмотря на это, доказано, что чеглок может ловить и их. «Чеглок – это единственная хищная птица, – говорит еще Глогер, – которая настигает многих из летающих стрелой стрижей»; Альтум также подтверждает: «Я даже видел раз, – говорит он, – как чеглок поймал горного стрижа».

Разумеется, чеглок не ограничивается охотой только на деревенских и городских ласточек, стрижей и полевых жаворонков, но гоняется также за лесными и хохлатыми жаворонками, а на юге России и в степях за белокрылыми жаворонками, каландрами*, черными и короткопалыми жаворонками, вообще за всеми видами этого рода, которые только ему попадутся.

* Степные жаворонки.

Однако он не довольствуется постоянно столь мелкой добычей, а также ловит птиц до величины перепела и горлинки и нападает на серых куропаток и даже на журавлей*.

* Это, конечно, преувеличение. Чеглок не нападает на журавлей, – они для него слишком крупная добыча.

Все наблюдатели, встретившие его на зимовках, свидетельствуют, что он появляется на зимовке вместе с перепелами и остается столько же времени, сколько и они. Есть наблюдения, доказывающие, что этот смелый и отважный пернатый хищник преследует некоторых птиц, которых он, очевидно, одолеть не может, а из одного только задора.

«Чеглок, – говорит Нордман, – находит удовольствие в преследовании таких птиц, которые крупнее его, хотя он их ранить не может, а только дразнит. Особенно часто страдают от его драчливости малые журавли (красавки). В Крыму я наблюдал пару этих соколов, из шалости нападавших на вышеупомянутых журавлей, которые по обыкновению были заняты танцами; при этом, по-видимому, шутки ради, чеглоки налетали то на одну, то на другую птицу».

Этому же соответствуют и данные, приводимые Глогером, что чеглоки нападают и на белок. Если это основано на наблюдении, то, без сомнения, мы и здесь должны считать причиной этого явления просто задор; наша белка слишком хорошо умеет защищаться, чтобы на нее могла безнаказанно нападать такая небольшая птица, как чеглок. Я думаю, что те же самые побуждения имеют место и при запугивании куропаток.

Поэтому я и сомневаюсь, чтобы он мог бить взрослых куропаток. Во всяком случае, преимущественную пищу его составляют мелкие птицы; мышей, которых ему так же трудно ловить с земли, как и сапсану, он схватывает в редких случаях. Напротив, он часто ловит на лету насекомых, в особенности сверчков, стрекоз и даже самцов муравьев, когда они роятся. У многих убитых чеглоков зоб был набит исключительно насекомыми.

Вред, приносимый чеглоком, немаловажен. Ленц высчитывает, что он ежегодно уничтожает, по крайней мере, 1095 мелких птиц. Зато это самый любезный сотоварищ человека из всего соколиного семейства.

«Я никогда не имел, – говорит мой отец, – другой птицы, которая доставляла бы мне столько радости, как мой ручной чеглок. Когда я проходил мимо помещения, где он содержался, он, еще не видя меня, начинал кричать, подлетал к дверце, брал от меня птицу и съедал ее. Если я входил в помещение, то садился мне на руку, позволял себя гладить и при этом доверчиво смотрел на меня. Если я приносил его в комнату и сажал на стол, он спокойно сидел и с большим удовольствием ел даже в присутствии посторонних людей предложенную ему птицу. Когда его дразнили или хотели отнять у него добычу, он клевался, но никогда не наносил ран своими когтями.

Кто видел этого сокола, тот всегда с удовольствием ласкал его. Никто не пожалеет, если будет держать у себя пойманного чеглока. Он знает своего хозяина, умеет ценить его любовь и, по-видимому, благодарит за нее своим благородным взглядом».

Во время процветания соколиной охоты чеглока также к ней приучали и употребляли для травли перепелов и других мелких птиц.

Некоторые сокольничие, говорят, доводили свою дрессировку до того, что чеглоки даже гоняли диких гусей, которых они схватывали за горло и не выпускали до тех пор, пока те не падали вместе с ними на землю. Несмотря на это, в соколиной охоте чеглок, по-видимому, особенной роли не играл и держался больше ради ловкого полета, приводящего в восторг всякого наблюдателя, чем ради травли.

«Чеглок, – говорит наш старый друг Геснер, – очень благородная птица, и хотя она, именно благодаря своей малой величине и слабости, почти не употребляется для травли, но все же является ручным и добродушным созданием и каждый раз возвращается к своему хозяину, будет ли выпущена в чистом поле или в лесу. Ее ссоры и раздоры с галками представляют собой весьма интересное зрелище».