Поганки живут всегда парочками, нежно любят друг друга, совершают перелеты совместно и возвращаются обратно на тот же пруд, на котором жили раньше. Здесь они строят свое плавучее гнездо, отличающееся от гнезд других птиц тем, что оно сплетено не только из сухого, но и из сырого материала; таким образом, яйцам приходится лежать всегда в сырости и даже в воде. Гнездовой материал вытаскивается со дна, куда за ним птицы ныряют, укрепляется между несколькими старыми стеблями камыша и сплетается чрезвычайно нерадиво, так что походит скорее на натасканную кучу, чем на гнездо.

Кладка состоит из 3-6 яиц довольно больших, продолговатых, с крепкой и жесткой скорлупой, первоначально зеленовато-белого цвета. Самец и самка сидят на яйцах попеременно, но самка сидит дольше. Пока самка сидит на гнезде, самец плавает поблизости. Если гнездо оставляют оба, то предварительно всегда вылавливают со дна кучу полусгнивших водяных растений и покрывают ими яйца.

По прошествии приблизительно трех недель насиживания вылупляются птенцы, даже из таких яиц, которые при насиживании большей частью лежали в воде; вылупившиеся птенцы тотчас же следуют за родителями. Плавать они умеют уже с первого дня своего появления на свет, нырять научаются в короткое время. Вначале, в случае опасности, старики всегда забирают их под крылья и ныряют вместе с ними; нередко они даже летят с птенцами, спрятанными в грудных перьях*.

* Это не совсем так. Поганки, скрываясь от опасности, часто ныряют вместе с птенцами, при этом птенцы прячутся у взрослых среди оперения на спине. Они также сидят в оперении спины, когда родители перелетают с ними.

Когда птенцы захотят отдохнуть, то находят местечко для сна или отдыха на спине родителей. Влезание на это теплое и мягкое ложе удается им с трудом, но в этом случае родители приходят им на помощь. Они дают им знак держаться скученно, ныряют и выплывают под самыми птенцами, так что те оказываются сидящими у них на спине. Таким же образом старики и освобождаются от своего бремени, когда оно им надоест или же, когда всем угрожает опасность.

«Чтобы добыть корм своему небольшому выводку, пока он еще недостаточно вошел во вкус ныряния, – пишет мне Либе, – они отыскивают поросшее камышами место, собирают вокруг себя молодое поколение и сильно барахтаются в воде совершенно так же, как человек, желающий удержаться на глубоком месте. Через это они беспрерывно баламутят воду, а вместе с тем выкидывают со дна на поверхность воды червей и личинок, и в распоряжении птенцов появляется обильный корм».

Пока поганки находятся на воде, они защищены от большинства опасностей; на лету же часто делаются добычей хищных птиц. Яйца их усердно уничтожают вороны и камышовые луни, быть может, даже водяные курочки и пастушки. Прежде этих миловидных птиц, служащих настоящим украшением каждого болотца и стоячих вод, били только к посту, но с тех пор, как вошло в моду употреблять их оперение в виде меховых украшений, началось беспощадное преследование поганок*.

* К счастью, эта мода давно канула в лету.

Во времена кремневых ружей убить большую поганку считалось искусством, так как при вспышке пороха они так быстро ныряли в глубину, что дробь не доставала их, хотя и падала на место, где они только что были. От наших современных ружей поганки более не уходят или уходят, но очень редко. Их постоянные ныряния и всплывания наружу, различные позы, принимаемые ими, и беззаботная доверчивость веселят всякого, кто их видит.