Польза, которую приносят нам попугаи, – почти равнозначна той, которую мы извлекаем из обезьян. Не говоря уже о мясе и шкурках этих птиц, что идут в употребление, попугаи служат нам хорошими комнатными друзьями. Мы быстро привыкаем к ним, несмотря на их проказы, прощаем им их режущий ухо крик и слишком частое злоупотребление своим разрушительным клювом, который, как это ни покажется невероятным, иной раз не щадит даже и железа. Все это искупается красотой их оперения и понятливостью.
Приручение попугаев некоторым образом напоминает порабощение человеком домашних животных. Начало его относится к древнейшим временам. На древнеегипетских памятниках, как я узнал от Дюмихена, изображения попугаев еще отсутствуют. В Библии также об этих птицах не упоминается, но в Индии Онезикрит, полководец Александра Великого, нашел их ручными у туземцев и привез некоторых в Грецию в качестве домашних птиц.
Позднее попугаи часто привозились в Рим. Плиний весьма наглядно описывает их поведение, но трактует всегда об одном только виде – об ожереловом попугае. Красотою и умом попугаи пленили римлян настолько, что увлечение это было осмеяно публично на форуме. «О несчастный Рим! – восклицал суровый цензор Марк Порций Катон. – До каких времен мы дожили: на своих половинах женщины вскармливают собак, мужчины носят на руках попугаев!»
Попугаев сажали в клетки из серебра, панциря черепахи и слоновой кости, держали для них особых учителей, главным образом птиц выучивали произносить слово «цезарь». Цена за говорящего попугая иногда превышала стоимость раба. Овидий даже воспел в стихах одного попугая.
Гелиогабал, правда, не нашел ничего более драгоценного для угощения своих гостей, как блюдо из голов попугаев. Во времена правления Нерона были известны, по всей вероятности, только индийские виды; позднее могли быть ввезены и африканские попугаи. Во времена Крестовых походов эти птицы украшали собой клетки в домах германских богачей.
При открытии Америки первые европейцы уже встречали ручных попугаев в хижинах туземцев. Когда в 1509 году под предводительством Никуэза и Охеда испанцы намеревались напасть врасплох на Карабскую деревню Юрбако, расположенную на Дариенском перешейке, сидевшие на верхушках деревьев чуткие попугаи предупредили о приближении врага своим криком и тем самым дали возможность туземцам вовремя обратиться в бегство. По словам Шомбургка, местные жители Южной Америки и теперь еще держат на свободе своих ручных попугаев и не подрезывают у них крылья.
В сравнении с той свободой, которой пользуются ручные попугаи индейцев, летающие всюду около хижины, птицы, отправляемые в Европу, конечно, подвергаются печальной участи. Хуже всего им приходится до тех пор, пока они еще не прибыли на место своего окончательного назначения. Житель девственных лесов, который ловит их, чтобы выменять на какой-либо товар из Европы, передает попугаев в первом же портовом городе в руки какого-нибудь матроса, не имеющего ни малейшего представления ни об уходе за птицей, ни о соответствующем для нее корме.
Только чуть больше половины всех попугаев, попавших на корабль, выносят далекое путешествие по океану, а из тех, что благополучно доехали до Европы, еще многие гибнут в темных, грязных, зараженных лавчонках разных торговцев. И лишь после того, как за попугаями начнут надлежащим образом ухаживать, судьба их улучшается, но к тому времени они часто становятся угрюмыми, недоверчивыми, буйными, неприятными, и требуется долгий уход, чтобы исправить в них эти дурные качества.
Но попугай умен и скоро научается применяться к новым условиям жизни. Прежде всего, он привыкает к всевозможной пище. Вместо сочных плодов и зерен его родных лесов ему предлагают иную пищу. Чем больше он ест ее, тем больше она ему нравится. Вначале он довольствуется коноплей и канареечным семенем, но вскоре становится требовательнее. Если его баловать сластями, из него выходит исправный лакомка, которого простая пища уже не удовлетворяет.
Попугая можно приучить почти ко всему, что ест человек, даже к кофе, чаю, вину, пиву и т.п. Случается, что он бывает навеселе, когда выпьет чего-нибудь хмельного. Впрочем, вышесказанное не относится к мелким видам отряда: никакой другой пищи, кроме зерен и зелени, они не принимают.
Среди попугаев так же, как и среди других высших животных, между особями одного и того же вида одни оказываются более, другие менее понятливыми. Один попугай выучивается скоро и многому, другой медленно и малому, третий же вовсе ничему не выучивается. Здесь, впрочем, очень много значит правильное обучение. Большим подспорьем в нем служит превосходная память попугаев. Они помнят однажды заученное в течение нескольких лет.
Значительная понятливость попугая проявляется и в других случаях, я бы сказал даже – всегда. Он не только различает, как многие другие птицы, мужчин от женщин, друзей от врагов, но и понимает людей вообще. Часто приходится удивляться умению попугаев распознавать людей. При воспитании и обучении попугаев все это нужно принимать во внимание.
Как и всякое существо, воспитывающееся под влиянием другого высшего существа, попугай требует известной правильности в обучении, и при всей ласковости с ним необходима и некоторая строгость, иначе он будет портиться, а не совершенствоваться. Как чрезмерная мягкость в обращении, так и излишняя строгость портят его одинаково. Одинокие дамы, воспитывающие попугаев, часто делают их совершенно неприятными птицами потому, что обращаются со своими питомцами слишком мягко и снисходительно.
