Находясь уже у подножия высокой горы Гуахаро, всего в 400 шагах от пещеры, нельзя еще видеть входа в нее. Ручей бежит по ложбине, вырытой самой водой, и путнику приходится идти под навесом скал, так что неба совсем не видно. Дорога извивается вместе с рекой, и только при последнем повороте впервые видишь перед собой отверстие пещеры. Вид кажется величественным даже для таких глаз, которые уже привыкли к красотам высоких Альп; в высшей степени своеобразный отпечаток придает устью этого подземелья роскошная тропическая растительность, окружающая его.

Пещера Гуахаро открывается в отвесном скалистом обрыве. Вход обращен к югу; он представляет собой свод в 25 м ширины и 22 м высоты. На скале над гротом высятся исполинские деревья; мамея и американская гениппа простирают свои ветви с широкими блестящими листьями прямо к небу, тогда как ветки курбариля и эритрины, простираясь в ширину, образуют густой зеленый свод. Лотосы с сочными стеблями, оксалисы и орхидеи редкостного вида растут в сухих расщелинах скал, колеблемые ветром ползучие растения сплетаются над входом в пещеру в красивую гирлянду.

Какая противоположность между этой пещерой и какой-нибудь северной, осененной дубами и мрачными лиственницами! Это растительное великолепие украшает не только наружную сторону свода, но проникает и в преддверие самой пещеры. Мы с изумлением увидали, что берега ручья даже в подземелье были окаймлены великолепными геликониями с листьями, как у бананов, пальмами-прага и древовидным арумом. Растительный мир проник в самую пещеру Карипе, равно как и в глубокие расселины скал в Андах, в которых царит вечный полумрак, рассеивающийся только в 30-40 шагах от входа.

Мы измерили путь посредством веревки и прошли внутрь пещеры около 150 м, прежде чем явилась необходимость зажечь факелы. Дневной свет проникает так далеко потому, что пещера образует только один проход, идущий по направлению с юго-востока на северо-запад. Там, где дневной свет начинает уже меркнуть, слышатся хриплые крики ночных птиц, которые, как полагают туземцы, живут только в этих подземных пространствах.

Трудно составить себе понятие о том странном шуме, который производят в темной внутренности пещеры тысячи этих птиц. Его можно сравнить только с карканьем наших ворон, живущих обществами в северных хвойных лесах и гнездящихся на деревьях, вершины которых срастаются между собой. Пронзительные крики гуахаро отражаются от свода скалы и в виде эха возвращаются обратно из глубины пещеры.

Индейцы показали нам гнезда этих птиц, подвязавши предварительно факелы на длинные палки. Они торчали на высоте 20-23 м над нашими головами в воронкоподобных отверстиях, и свод положительно был покрыт ими. Чем глубже забирались мы в пещеру, чем больше вспугивали птиц светом своих факелов, тем оглушительнее становился шум. Едва только минуты на две успокаивалось вокруг нас, как вдали снова раздавался жалобный крик птиц, гнездившихся в других ходах пещеры. Таким образом хоры постоянно сменяли друг друга.

Гуахаро покидают пещеру с наступлением ночи, особенно при лунном свете. Они едят очень твердые семена, и индейцы утверждают, что они никогда не прикасаются ни к жукам, ни к ночным бабочкам. В самом деле, стоит только сравнить клюв гуахаро с клювом козодоя, чтобы убедиться, что образ жизни этих двух птиц должен быть совершенно различным*.

* Основной пищей гуахаро являются плоды различных пальм и лавровых с большим содержанием масел.

Каждый год около Иванова дня индейцы ходят в пещеру Гуахаро с палками и разоряют большую часть гнезд. Всякий раз они убивают не одну тысячу этих птиц, причем старые, как бы желая вступиться за свое потомство, со страшным криком носятся над головами индейцев. Птенцов, которые падают на землю, потрошат тут же на месте. Их брюшина сильно проросла жиром, и такой же слой жира идет от груди до зада, образуя между ногами птицы нечто вроде желвака.

Что зерноядные птицы, не подверженные влиянию дневного света и мало упражняющие свои мускулы, способны к такому ожирению, мы видим на давно известных приемах откармливания гусей и кур; каждому известно, как темнота и покой способствуют ожирению. Ко времени «жировой жатвы», как говорят в Карипе, индейцы строят из пальмовых листьев хижины при входе или в преддверии пещеры. Мы нашли остатки их. Здесь они топят жир молодых, только что убитых птиц и сливают его в глиняные сосуды.

Этот жир известен под названием сала или масла гуахаро. Он полужидкий, прозрачный, без всякого запаха и до того чист, что его можно сохранять больше года, и он не горкнет. На монастырских кухнях в Карипе не употребляют никакого другого масла, кроме этого, добытого из пещеры, и мы не заметили, чтобы кушанье получало от него какой-нибудь неприятный запах или вкус.

Количество добываемого жира вовсе не соответствует тому кровопролитию, которое индейцы ежегодно совершают в пещере. Добывается, кажется, не более 150-160 бутылок чистого жира; остальной, менее чистый жир, сохраняется в глиняных сосудах. Эта отрасль промышленности туземцев напоминает сбор голубиного жира в Каролине, где его в былые времена добывали более тысячи бочек. Употребление жира гуахаро известно в Карипе уже исстари, миссионеры же только упорядочили его производство.