Насколько некоторым воробей с первого взгляда может показаться глуповатым, настолько на самом деле он богато одарен. Будучи очень понятливым, он мало-помалу настолько ознакомляется с человеком и его привычками, что возбуждает удивление каждого и способен развеселить более тонкого наблюдателя. Везде и при всяких условиях он в поведении своем самым точным образом подстраивается к нравам своего хозяина и потому в городе держит себя совершенно иначе, чем в деревне.
Он доверчив и даже назойлив там, где его щадят, чрезвычайно осторожен и пуглив в тех местах, где ему приходилось терпеть преследования, и всегда хитер. От его острого взора не скроется ничего, что могло бы принести ему пользу или повредить; опытность его увеличивается из года в год, так что благодаря ей между старыми и молодыми воробьями можно заметить такое же различие как между мудрецами и глупцами.
Подобно тому, как с человеком он вступает в более или менее дружественные отношения, он так же держится и с другими существами: относится доверчиво или недоверчиво к собаке, очень надоедает лошадям, предупреждает себе подобных и других птиц о присутствии кошки, крадет у кур зерна из-под клюва, не обращая внимания на угрожающие движения, и ест с различного рода животными из одной чашки, если только те ему позволяют это.
Несмотря на свою общительность, он все-таки постоянно находится в ссоре с другими воробьями, и когда им овладевает любовь, достигающая у него величайшей страстности, то он дерется со своими соперниками с таким ожесточением, что кажется, будто происходит бой не на жизнь, а на смерть, хотя на поле битвы остается самое большее несколько перьев. Только в одном отношении эта привлекательная птица не может пленять собой. Дело в том, что воробей – почти ни минуты не молчит, а поет скверно.
Так как воробей благодаря своей близости к человеку значительно улучшил свою первоначальную судьбу и обеспечил себе пропитание, то уже рано в году он начинает вить себе гнездо и в течение лета выводит птенцов по крайней мере два раза. Гнездо, смотря по местности, устраивается большею частью в подходящих углублениях в зданиях, а также в дуплах деревьев, в гнездах ласточек, около гнезд аиста и, наконец, в ветвях низкого кустарника или высоких деревьев.
Смотря по месту, оно бывает построено различно, но всегда свито неряшливо, так что его можно назвать только кучей соломы, сена, пакли, щетины, шерсти, волоса, бумажных лоскутков и т.п., беспорядочно сложенных в одно место; внутренность его, напротив, выложена всегда толстым и густым слоем перьев. Если оно расположено прямо на дереве, то бывает прикрыто сверху, если же оно помещается в углублении, то иногда имеет, а иногда и не имеет покрышки.
При сколько-нибудь благоприятной погоде можно уже в марте найти полную кладку, состоящую из 5-6, а в исключительных случаях даже из 7-8 нежных, покрытых гладкой скорлупой яичек длиной 23 мм, толщиной 16 мм; по окраске и рисунку они мало походят одно на другое, но большей частью покрыты бурыми и пепельно-серыми пятнышками, крапинками и точками по буровато-синеватому или красновато-белому полю.
Оба родителя сидят на яйцах попеременно, высиживают птенцов в 13-14 дней и вскармливают их сначала нежными насекомыми, затем как этими последними, так и разбухшими в зобу зернами и, наконец, главным образом семенами хлебных и других растений, а также, вероятно, плодами. Они руководят ими еще несколько дней после того, как те вылетят из гнезда, чтобы приготовить их к жизни, затем покидают их и уже через 8 дней после того, как птенцы оставили гнездо, приступают ко второй кладке. Если одного из родителей убьют, то другой еще более напрягает свои силы, чтобы прокормить голодных малюток.
Относительно пользы, приносимой воробьем, и причиняемого им вреда господствуют весьма различные воззрения; но в последнее время все более и более приходят к тому убеждению, что этот живущий на счет человека захребетник не заслуживает защиты. На улицах городов и деревень он, конечно, не причиняет вреда, так как здесь существенною частью его корма являются всякого рода отбросы.
Зато в больших имениях, зерновых амбарах, на хлебных полях и в садах он может причинить весьма чувствительный вред, поедая зерновой корм у домашней птицы, грабя и загрязняя зерновые склады и, наконец, склевывая в садах почки на плодовых деревьях, а впоследствии поедая и самые плоды. Поэтому в садах и виноградниках он положительно нетерпим.
Впрочем, самый чувствительный вред, причиняемый им и на который Гомейер справедливо обращает преимущественное внимание, заключается в том, что он вытесняет самых полезных птиц, главным образом скворцов и синиц, и отбивает у певчих птиц охоту посещать те сады, которыми завладел он.
В Северной Америке, куда он был перевезен в 1864 году и где его встретили с радостью, где ему строили в парках домики для гнезд и всячески ухаживали за ним, в нем уже давно разочаровались. Благодаря благоприятным условиям, в которые он попал, он необыкновенно сильно размножился, распространение его достигло громадных размеров, и сельские хозяева убедились в том, что на него следует смотреть как на бич страны.
Уже 25 лет спустя после того, как он был ввезен, его вред был доказан официально, и несколько тысяч лиц стали высказывать о нем одно только дурное и ничего хорошего, объявив его просто-напросто вредным для общества бродягой. Осуждение это, конечно, не избавило американцев от бича страны, но зато теперь появилась о нем книга, изданная в 1889 году Вальтером Барраусом, в которой собраны все сведения о жизни воробья в Северной Америке.
