Наконец эти птицы были живыми доставлены в Лондон, но, насколько мне известно, никаких сведений об их образе жизни не обнародовано, так что при описании этой птицы мне приходится ограничиться сообщениями Буллера, который в продолжение нескольких дней ухаживал за ними. Замечательна в них та легкость, с какою эти, столь пугливые на свободе птицы привыкают к неволе.

Через несколько дней после поимки они сделались уже совершенно ручными и, по-видимому, мало сокрушались об утраченной свободе. Уже на следующее утро, после того как их получил Буллер, они с жадностью набросились на еду и на воду, держались бойко, развязно и даже стали играть друг с другом.

Движения их как на земле, так и на ветвях были грациозны и привлекательны; особенно красиво выглядели они, когда веерообразно распускали свои хвосты и, нежно, ласково щебеча, миловались своими белыми, как слоновая кость, клювами. Этими последними они все выискивали, выкапывали и выдалбливали. Найдя, что обои их комнаты не слишком крепко держатся на стенах, они стали отдирать одну полосу за другою и в короткое время оголили все стены.

Но всего замечательнее казались Буллеру те приемы, которыми гуйи помогали друг другу при добывании пищи. Так как в желудке убитого экземпляра нашли различных земляных червей, личинок майских жуков, а также семена и ягоды, то Буллеру пришла мысль положить в их комнату прогнивший чурбан, в котором гнездилась масса больших жирных личинок насекомого, называемого «хуху». Чурбан тотчас же обратил на себя внимание птиц; они попробовали клювом мягкое дерево и деятельно принялись долбить гнилой чурбан до тех пор, пока не добрались до скрывавшихся в нем личинок или куколок вышеназванных насекомых.

Особенною деятельностью отличался при этом самец, так как он долбит по способу дятлов, тогда как самка расследовала своим длинным, гибким клювом и утилизировала все те местечки, которые из-за твердости дерева были недоступны для самца. Буллер видел, как самцу, напрасно потрудившемуся над тем, чтобы вытащить из пустого места личинку, приходилось не раз уступать место самке, которая легко присваивала себе добычу, добровольно уступленную ей самцом.

Вначале оба питались только личинками хуху, но с течением времени они привыкли и к другому корму, так, что впоследствии с такою же охотою ели картофель, рис и сырое, разрезанное на мелкие кусочки мясо. Они часто подходили к чашке с водой, но всегда лишь для того, чтобы напиться, а не купаться.

Их обычный призывный голос состоял из нежного, ясного свиста, который сначала они испускали протяжно, а затем прерывающимися звуками; иногда он звучал высокими нотами, иногда очень нежными или же переходил в тихое карканье, а порой поразительно походил на плач маленьких детей.

Относительно размножения Буллер мог привести только сообщения туземцев, из которых мы узнаем, что эта птица вьет гнезда в дуплистых деревьях и кладет мало яиц*.

* В нашем веке выяснено, что гуйи гнездились не в дуплах, а на ветвях деревьев, где строили рыхлые гнезда. Кладка содержала 2-3 серо-бурых яйца с темными пятнами, насиживание длилось 20-21 день. Питались различными древесными насекомыми.

Главную причину редкости гуйи и постоянно прогрессирующей убыли их следует искать в том, что туземцы, употребляющие перья этой птицы в качестве головного украшения, всячески стараются ловить их где и когда только возможно. По всей вероятности, новозеландские исследователи не безосновательно высказывают свои опасения, что вследствие такого пристрастия маори к перьям гуйи эта в высшей степени замечательная птица рано или поздно разделит участь других пернатых родичей своего отечества, т.е. со временем будет совсем истреблена*.

* К великому сожалению, это пророчество Буллера оправдалось. Вырубка лесов, в которых жили гуйи, и непрестанное уничтожение птиц привели к тому, что этот вид вымер в начале прошлого века. Последний раз группу птиц наблюдали в 1907 году.