Совершенно иначе поступает она, когда затевает ссору со своими родичами. Будучи общительной, как все ящерицы, она живет с себе подобными довольно мирно, по крайней мере, там, где встречается часто; но все же дает чувствовать свое превосходство более слабым видам, а иногда даже нападает на молодых животных своего вида.

Ее обычная пища состоит из больших, проворно движущихся насекомых, их личинок, из улиток и червей; осенью она живет зачастую исключительно кузнечиками, но пожирает также, не задумываясь, маленьких ящериц, по крайней мере, по наблюдениям Симона, поступает так в неволе. Чтобы проглотить такую крупную добычу, как обыкновенная стенная ящерица, она, по словам Симона, хватает ее за середину туловища, жуя, несколько раз переваливает ее во рту с головы до хвоста, придавливает и, наконец, проглатывает, не выпуская изо рта, с поразительной для ящерицы легкостью.

О прожорливости ее свидетельствуют данные Эрбера, который высчитал определенное количество насекомых, съеденных как ей, так и другим, воспитывавшимся у него пресмыкающимся: одна зеленая ящерица съела с февраля по ноябрь месяц более 3 000 штук больших насекомых, из 2 040 одних только мучных червей.

Южнее Альп зеленая ящерица удаляется на зимнюю спячку в ноябре, в Германии же – почти на целый месяц раньше; на юге Греции и Испании она в некоторые зимы остается почти все время в деятельности. В Германии она погружается в зимнюю спячку до самого апреля; в южном же Тироле показывается уже в марте.

В мае или июне величавые самцы, в полной красе своего брачного наряда, уже вступают в ожесточенную борьбу с соперниками; эти последние не менее их возбуждены и при этом тот или другой из них откусывает своему противнику его главное украшение – хвост. Около этого же времени происходит и спаривание; месяцем позже, в Швейцарии или в Германии редко раньше июня, самка кладет в соответственном месте 8-11 яиц (североафриканский вид 15-22), величиной с боб и такой же формы, грязно-белого цвета; приблизительно еще через месяц, стало быть, в июле вылупляются молодые, которые вскоре же начинают вести себя так же, как и взрослые.

Бетхер, описывающий жизнь немецких особей зеленой ящерицы, указывает прежде всего на то, что и у самки в период полового возбуждения горло украшается светло-синим цветом. Весеннее линяние наступает 15 апреля, а 15 июня начинается вторичная линька.

Германские виды с большим удовольствием едят дождевых червей, которых хватают всегда с конца туловища и жуют, хрустя зубами вследствие приставших на них песчинок. Очень крупные черви, неудобные для еды целиком, перегрызаются, после чего делается маленькая пауза и затем уже берется остальное и пережевывается. Дождевых червей наши ящерицы умеют распознавать с ранней юности очень хорошо и моментально подхватывают их прежде другой предложенной пищи.

Были сделаны попытки перемены корма, но они охотно едят еще только жуков и больших пауков. Поевши, они трутся краями челюсти о камень, чтобы чистоплотно удалить приставшие кусочки, песчинки или оставшуюся после червей слизь, и затем по-кошачьи тщательно облизываются и чистятся своим широким, очень подвижным языком.

«Несмотря на противоречащие указания других наблюдателей, немецкая зеленая ящерица легко приходила в гнев, постоянно становилась против пальца, за который ожесточенно хваталась и, вытянув вперед голову, старалась защититься против всякого кажущегося нападения. Мне приходилось видеть, как животное по целым минутам стояло перед самым невинным зрителем в таком положении с угрожающе раскрытым ртом. Ни малейшего следа доверчивости или хоть какой-нибудь прирученности я не подметил у этих красивых ящериц, несмотря на то, что долго изо дня в день старательно занимался ими.

Впрочем, весьма возможно, что различные животные, в зависимости от возраста и природных способностей, выказывают себя совершенно иными; я отнюдь не сомневаюсь в том, что и немецкие ящерицы могут достигнуть такой же степени прирученности, как тирольские и далматские».

«Купание было любимым занятием для моей ящерицы; даже в очень холодной воде она чувствовала себя хорошо. Часто я видел ее, по получасу лежащей в воде. Во время очень жаркой погоды я мог заметить, что она, особенно в послеобеденное время, старалась укрыться в тенистом месте под листьями. Ночь же она всегда проводила в скрытом убежище.

29 мая вечером, между 5,5 и 6,5 часами вечера при жаркой душной погоде самка снесла в сыром песке 11 яиц и нагребла над ними в продолжение последовавшей затем ночи и раннего утра горку сухого песка в 6-7 см вышиной. Я взял ящерицу из ее четырехугольного ящика, переложил яйца в другой сосуд, чтобы можно было присматривать и наблюдать за их развитием, и затем тщательно выровнял опять клетку. Сосуд с водой, который раньше стоял около песчаной горки, содержащей в себе яйца, я случайно поставил на противоположную сторону ящика.

Тогда произошло одно явление, которое меня, по правде сказать, страшно удивило и, кроме того, крайне убедительно доказало мне в высшей степени тонкую даже неуловимую память на место, присущую этому животному. Вечером я нашел ящерицу опять в том же углу, в котором она положила свои яйца: ее нисколько не спутало измененное положение сосуда с водой. Других же более очевидных признаков, по которым она могла бы ориентироваться, тоже не существовало, так как мокрое место в прежнем углу уже успело высохнуть, ящик был совершенно прямоугольный и везде одинаково ровно выстлан песком.

Ящерица опять соорудила совершенно такую же песчаную горку, под которой на этот раз не было яиц, но очевидно, у нее было намерение опять положить яйца в этом месте и вот уже второй день, как все свое внимание и заботы она посвятила выводу детенышей».

Зеленой ящерице приходится в прямом смысле слова страдать от всех врагов, поименованных в общем обозрении жизни всех ящериц, а еще более – от суровых зим и холодных сырых лет. Шарпантье рассказывает, что до наступления суровой зимы 1829-30 годов эти ящерицы были заурядным явлением в Бексе, но после того довольно долгое время они почти не показывались, потому что, без сомнения, большая часть их нашла свой конец в недостаточно глубоких норах, куда проникал мороз.