Один бразильский охотник рассказывал принцу фон Виду, что раз он услышал в лесу крик своей собаки и, приблизившись, увидел, что большой удав схватил ее за бедро, обвился вокруг нее и так сдавил, что у собаки выступила из горла кровь. Истории, сообщенные Гарднером, и подобные им, будто бы американские исполинские змеи проглатывают лошадей или людей, относятся к области басен.

Живущие на свободе, без сомнения, пожирают лишь добычу, которую умертвили сами, но не падаль; в неволе же их можно постепенно приучить есть и падаль. Так, Эффельдт кормил своих удавов всегда мертвыми крысами, так как живые производили в ящике слишком большой беспорядок, и змеи никогда не оставляли такую падаль нетронутой; им даже, по-видимому, нравилось, если крысы были несколько загнившими, что говорит в пользу существования у них обоняния.

О размножении удавов на свободе я не имею никаких подробных сведений; в неволе наблюдали, что они рождали живых детенышей. Принц Вольдемар Прусский убил одну беременную самку обыкновенного удава, 12 яиц которой были уже настолько зрелыми, что детеныши достигали длины от 30 до 50 см.

Вестерману посчастливилось видеть, как в неволе удавы с успехом приступили к размножению: змея, о которой идет речь, родила нескольких живых детенышей и вместе с ними несколько яиц.

В восточной части Южной Америки убитые удавы различным образом употребляются в дело. Мясо, как говорят, едят негры; жир считается надежным средством против различных болезней; кожу обыкновенно дубят и изготавливают из нее сапоги, чепраки и тому подобное; негры обвивают ее также вокруг тела, считая предохранительным средством от различных болезней.

Удавов, привозимых живыми в Европу, ловят обыкновенно в петли, которые расставляют перед их логовищем. По степени гладкости входа, где толстое, тяжелое тело всегда оставляет след, узнают, обитаема ли данная нора или нет, и в первом случае укрепляют перед входом в нее петлю. Пойманное животное, говорят, сильно бьется и извивается, но лишь редко случается, чтобы оно задохнулось, так как, легко погибая от ранений, оно, по-видимому, оказывается довольно нечувствительным к давлению и удару.

Убедившись ранее на опыте в живучести змей, Шомбургк тщательно связал пришибленного им удава и прикрепил его к столбам хижины. Оказалось, что эта предосторожность была совершенно оправданна. «Резкий необузданный хохот и громкое странное шипение, рассказывает наш исследователь, разбудили меня утром. Я поспешно соскочил с гамака и вышел из хижины. Змея действительно оправилась и старалась, делая страшные усилия, освободиться от пут. Вокруг нее собрались индейцы, которые дразнили ее, увеличивая ее гнев и ярость. Язык удава был в беспрерывном движении. Если к нему приближались во время шипения, то чувствовался мускусный запах. Чтобы как можно скорее положить конец мучениям змеи, я выстрелил ей в голову».

Истребляя мышей и крыс, удав, как мы слышали, оказывается весьма полезным в амбарах бразильских купцов и плантаторов, поэтому считается почти домашним животным и пользуется иногда таким доверием, что даже ночью спит в одной комнате с хозяевами. Его умеренность или способность без вреда голодать целые месяцы еще более увеличивает его ценность и вместе с тем облегчает пересылку.

Это делается крайне просто. Змею упаковывают в большой ящик, забивают его гвоздями, проделывают несколько отверстий для воздуха и предоставляют его судьбе. Вследствие этого пренебрежительного обращения и, вероятно, пробуждающегося голода она обыкновенно достигает места назначения в довольно неприветливом расположении духа, оказывается злой, готовой к нападению и долго упрямится, прежде чем решится приняться за еду; но скоро раздраженное состояние начинает уменьшаться, а когда она начинает есть и несколько привыкает к хозяину, то с нею легко иметь дело.

Условия, необходимые для того, чтобы удав чувствовал себя хорошо, – это большая теплая клетка со стволами и ветвями для лазания и вделанным в дно большим корытом для купания. Употребляемые в зверинцах ящики вовсе поэтому не соответствуют потребностям животного, а шерстяные одеяла, в которые его закутывают, думая согреть, могут принести больше вреда, чем пользы.

Дело в том, что не раз наблюдали, как в неволе исполинские змеи, может быть под влиянием голода, проглатывали свое одеяло. В Берлине у одного удава шерстяное одеяло оставалось в желудке 5 недель и 1 день. В течение этого времени он очень много пил и обнаруживал признаки недомогания, пока не начал, ночью, между 11 и 12 часами, выбрасывать обратно шерстяную массу и, наконец, счастливо освободился, с помощью сторожа, от неперевариваемого куска.

То же случилось почти одновременно и в Лондонском зоологическом саду, а позднее в Jardin des plantes в Париже. Одеяло, которое проглотил живший здесь трехметровый удав, имело 2 м в длину и 1,6 м в ширину и оставалось в желудке с 22 августа до 30 сентября. Наконец, змея открыла пасть, в которой показался конец одеяла; за этот конец схватился сторож, но не тянул его; удав обвился хвостом вокруг находившегося в клетке дерева и стал подаваться назад, так что все одеяло вышло обратно неповрежденным, но приняло форму валька длиной почти 2 м, который в самом толстом месте достигал в поперечнике 12 см. После этого происшествия змея оставалась 10 дней вялой, но потом совершенно оправилась.