После обильной трапезы анаконда, как и вообще все змеи, становится вялой, но никогда не бывает при этом до такой степени неподвижной, как рассказывают. Во всем, что говорилось о пище и неподвижности во время пищеварения, заключается, как указывает принц фон Вид, «известная доля правды, но она всегда очень преувеличена».

Шомбургк замечает, что запах, исходящий от анаконды во время пищеварения, отвратителен, и по большей части, руководясь им, можно прийти к месту, где лежит переваривающая пищу змея. По словам Ватертона, остается еще спорным, происходит ли эта вонь от разлагающихся кусков добычи или от известных желез, которые находятся, как говорят, около заднепроходного отверстия.

Гумбольдт первый из естествоиспытателей упоминает, что анаконда зарывается в ил и впадает в состояние оцепенения, когда высыхают воды, в которых она живет. «Индейцы часто находят, говорит он, громадных исполинских змей в этом состоянии и, как говорят, чтобы разбудить, их раздражают или поливают водой».

Впрочем, такая зимняя спячка наступает лишь в известных частях Южной Америки, но не в тех странах ее, где не бывает ни холода, ни невыносимой жары или засухи. Здесь, по уверению принца фон Вида, не случается никаких значительных перемен в образе жизни анаконды и все, что говорили о зимней спячке ее, не относится к лесам Бразилии. В вечно богатых водой лесных долинах, где она живет не в настоящих болотах, а в широких озерах, реках и ручьях, берега которых освежаются тенью старых деревьев девственного леса, она остается подвижной и зимой, и летом. Однако жителям известно, что в жаркое время, т. е. в декабре, январе и феврале, так как в это время в ней пробуждается уже половое стремление, она движется больше и чаще показывается, чем в остальное время года.

Во время спаривания, по словам того же исследователя, которые вполне подтверждает и Шомбургк, часто бывает слышно странное ворчание анаконды. О самом совокуплении, т. е. о времени и способе его, не известно ничего. Шомбургк говорит, что детеныши выходят из яиц еще в брюхе матери и что число их часто доходит до сотни, а Каплер нашел в теле убитой им анаконды «78 кожистых пузырей длиной 6 дюймов, в которых находилось по змее длиной 1,5 фута и толщиной в большой палец. Все детеныши были мертвы».

Шлегель тоже вынул из тела присланной ему из Суринама анаконды штук 20 яиц, в которых зародыши почти полностью развились и достигли длины 30-45 см. Однако детеныши могут, по-видимому, являться на свет и недоношенными, так как одна анаконда из зверинца Дитера отложила 26 мая 36 яиц; их поместили между шерстяными одеялами и держали при температуре 36 градусов, и они успешно развивались до 18 июня, когда вылез бодрый и свежий первый детеныш толщиной приблизительно в палец.

На свободе детеныши, по-видимому, тотчас после рождения отправляются в воду, но еще долго держатся вместе и располагаются обществом на соседних прибрежных деревьях. Это указание подтверждается и Шомбургком. «Несколько исполинских змеи, рассказывает он, по-видимому, избрали берега реки для рождения детенышей; на деревьях, свешивающихся над рекой, находилось множество этих змей длиной около 2 м и соответственного возраста. Если мы начинали трясти ствол дерева, свесившегося над рекой, то каждый раз несколько штук падали вниз в челноки».

Читая старые описания путешествий, не удивляешься более, что еще и сегодня верят в страшные случаи борьбы между людьми и анакондами или другими исполинскими змеями. Патер Мантон говорит, что видел сам, как анаконда ловила рыбу. По его словам, она выплевывает на воду массу пены для того, чтобы привлечь рыб, ныряет и, когда пена окажет свое действие, появляется и опустошает реку от немых обитателей глубины.

Однажды патер видел, как взрослый большой индеец, стоявший по пояс в воде, был проглочен змеей, видел также, что он на следующий день был выплюнут обратно. Другие рассказчики придумывают или преувеличивают таким же образом. Штедман описывает очень яркими красками свою охоту на одного из этих чудовищ. Путешественник был болен лихорадкой и лежал в гамаке, когда часовой сказал ему, что в кустарнике на берегу движется что-то черное, по-видимому человек. Бросили якорь и поехали в челноке к указанному месту.

Один невольник различил, что черный предмет – это исполинская змея, и Штедман приказал поворотить назад; но невольник хотел непременно напасть на змею и возбудил тем дух соревнования в европейце, который, несмотря на нездоровье, пошел к змее с заряженным ружьем, между тем как один из солдат нес за ним еще три ружья. Едва они прошли по илу и кустарнику 50 шагов, как невольник закричал, что видит змею. Громадное животное лежало всего в 5 м от них под листьями двигало языком; глаза его сверкали.

Штедман положил ружье на сук, прицелился, выстрелил, но попал пулей не в голову, а в тело. Змея стала страшно биться и точно скосила кустарник вокруг, сунула в воду хвост и стала бросать им на преследователей такую массу ила, что они думали лишь о том, как бы поскорее дать тягу и прыгнуть в челнок.

Когда они пришли в себя, невольник предложил повторить нападение. Змея, полагал он, через несколько минут успокоится и не будет думать о преследовании. Штедман еще раз ранил ее, но тоже легко и получил такой заряд ила, как в сильнейшую бурю. Опять мужественные бойцы убежали в челнок и потеряли охоту к дальнейшим нападениям; но невольник не отставал. Теперь выстрелили все трое и попали змее в голову.

Негр был вне себя от радости, принес веревку, набросил все еще извивавшейся змее петлю на шею, и тогда ее с большим трудом стащили в воду, привязали к челноку и поплыли обратно к барке. Змея была еще жива и плыла, как угорь. Длина ее равнялась 7 м, толщина была настолько значительна, что она совершенно наполняла жилет 12-летнего негра.