Я сам не раз имел случай нарочно дразнить замеченных на открытых местах кобр (они живут и в саванне), но не видел, чтобы какая-нибудь из них выбрасывала жидкость или действительно нападала. Сильно преследуемые кобры, правда, свертывались, поднимались и принимали известное по индийскому виду угрожающее положение, но тотчас же снова обращались в бегство.

В Кинзембо я был приглашен на обед в факторию Баннистера. Когда я вошел на двор, я нашел хозяина и несколько других европейцев, занятых прикреплением большой мясной вилки к длинной палке; в обеденной комнате была только что замечена «куспидейра», кобра, настоящая плюющая змея; ее хотели удержать или приколоть с помощью вилки и передать мне живою.

По моему желанию, неприятному гостю, лежавшему в углу, предложили сначала немного свежего козьего молока; он не обратил на него внимания. Наконец мы не без затруднения выгнали его на широкий песчаный двор, лишенный всякой растительности. Здесь мы стали дразнить змею всевозможными способами, но могли добиться лишь того, что она несколько раз поднималась в величайшей ярости и, широко раскрыв рот, издавала несколько раз почти храпящее шипение. Но она не «плевала» и не «прыгала»; в этом убедился вместе со мной и каждый из присутствовавших европейцев.

Наконец я отрубил змее голову похожим на саблю охотничьим ножом. Голова эта, лежавшая на песке под палящими лучами солнца, кусала еще спустя 10 минут палку, которой до нее дотрагивались. Я не хочу поэтому оспаривать ни плевания, ни прыгания; но сам я никогда не мог наблюдать этого и не слышал, чтобы какой-нибудь спокойный наблюдатель подтверждал это в качестве очевидца.

Положение при нападении, которое, конечно, в сущности, есть лишь оборонительная поза, может подать повод к различным ошибкам; действительно кажется, что животное приготовляется к прыжку: передняя часть тела поднимается вертикально, шея надувается и расширяется в стороны, маленькая голова с шипением наклоняется вперед. В этой позе змея со своими оригинальными гибкими движениями представляет даже привлекательное зрелище. Будь она не ядовита, можно было бы почувствовать желание держать ее у себя, чтобы любоваться ею.

Я не думаю, чтобы и самая большая из тех кобр, которых я наблюдал и длина, которой равнялась не полным 2 м, могла подниматься вверх, больше, чем на 0,5 м. В Лоанго рассказывают также, что плюющая змея держится в ветвях кустарников и низких деревьев и в таком случае часто бывает окружена роем кричащих птиц».

Гессе, который прожил три года в Нижней Гвинее и подробно занимался животным миром этой страны, конечно, знаком со всеми указаниями относительно характера плюющей змеи и, тем не менее, не приводит ни одного случая, который бы мог подтвердить это распространенное мнение. Шинц, который в течение многих лет исследовал юго-западную Африку, тоже не может ничего сообщить о плевании и прыганий этой змеи, хотя она иногда, как например в Ондонге, угрожала ему.

«Присутствие мышей, – пишет Шинц, – было очевидно причиной того, что у нас поселился еще один и притом значительно более опасный сосед, кобра, о существовании которой мне несколько раз говорили мои люди, причем я не доверял их рассказам. Раз ночью я уже заснул, когда шорох и треск в гербарии под моей постелью разбудил меня. Спички и свеча были под рукой, я, ничего не подозревая, зажигаю огонь, и в то же самое мгновение перед самым лицом моим поднимается вверх гибкое тело самой страшной из ядовитых змей Африки. Разозленная змея широко раздувает шею, но я уже вскочил и пускаю в нее с близкого расстояния полный заряд птичьей дроби. На утро мы измерили убитое животное и нашли, что оно имело в длину 2 м».

По отношению к способам движения египетская кобра, по-видимому, совершенно сходна с очковой змеей. Она тоже проворна на земле, часто и добровольно идет в воду, очень хорошо плавает и лазает, подобно своему родичу.

Добыча египетской кобры состоит из различных мелких животных, особенно из полевых мышей, песчанок и тушканчиков, птиц, живущих на земле, и их потомства, ящериц, других змей, лягушек и жаб, смотря по местности и обстоятельствам. В общем, она, подобно всем ядовитым змеям, может приносить пользу своей хищностью, но пользу, приносимую ей человеку, едва ли можно ценить высоко, и общее преследование, которому она подвергается, конечно, вполне основательно.

Каждый египетский фигляр сам ловит себе кобр, которые нужны ему для представлений, и очень простым способом. Вооруженный длинной крепкой палкой из дерева мимозы, он посещает места, обещающие добычу, и исследует все удобные убежища, пока не увидит кобру. На одном конце палки прикреплен комок тряпок, который ловец и подставляет змее, коль скоро она поднимается угрожающим образом и делает вид, что переходит от защиты к нападению. В ярости кусает она тряпки, и в то же мгновение ловец быстрым движением дергает палку назад с намерением выломать у змеи зубы.

Но никогда он не довольствуется одной попыткой и дразнит, и раздражает змею до тех пор, пока она не укусит много раз, не лишится наверняка своих ядовитых зубов и не будет совершенно изнурена. Теперь он крепко прижимает ей палкой голову к земле, осторожно приближается, схватывает ее за шею, сжимает известное ему место на затылке, приводит ее, таким образом, в столбняк и исследует, наконец, ее пасть, чтобы увидеть, действительно ли вырваны ядовитые зубы. Он очень хорошо знает, что это оружие возобновляется само собой, и потому никогда не упускает повторять от времени до времени вышеописанное кусание тряпок.

В истине вышесказанного я убедился в результате собственного наблюдения. Во время нашего пребывания в Фаюме при Меридовом озере к нам явился однажды хауи и стал уверять, что в нашем жилище поселились змеи, и что он пришел прогнать их. Я возразил ему, что мы уже сами позаботились об этом, но что мы готовы разрешить ему дать перед нами представление. Он тотчас открыл принесенный с собой мешок со змеями и заставил 6-8 кобр «танцевать» в нашей комнате. Тогда я попросил его принести мне несколько кобр, у которых есть еще ядовитые зубы, так как я знаю, что те, которых мы видим перед собой, не имеют более этих зубов. Он утверждал противное, пока мы не назвали себя заклинателями змей из Франкистана, страны европейцев, следовательно, до некоторой степени товарищами его по специальности.

Я обладаю тем счастьем, что когда посещаю зверинец и меня узнают, со мной обращаются с величайшей предупредительностью и называют «господин коллега»; это счастье помогло мне и в этом случае. Наш хауи многозначительно подмигнул и произнес несколько обычных фраз о том, что надо «жить и давать жить, о жестокости судьбы, трудности добывать хлеб, глупом народе, сыновьях, внуках, правнуках и потомках ослов» (при этом он подразумевал своих высокочтимых зрителей) и т.п. В заключение обещал, вероятно, более побуждаемый предложенным вознаграждением, чем товарищескими чувствами, принести мне, европейскому заклинателю змей и его другу, знаменитому врачу, большую египетскую кобру с ядовитыми зубами.