Уже на другой день он снова явился к нам в комнату со знакомым кожаным мешком на плече, положил мешок на пол, открыл его без всяких ужимок с величайшей осторожностью и стал, держа наготове палку, ждать появления змеи. Показалась изящная головка, но прежде чем успела показаться часть тела, чтобы кобра могла стать «ара», т.е. расширить шею, он придавил ее палкой к земле, схватил правой рукой за затылок, левой за середину тела вместе с заключавшим его кожаным мешком – и когда рот открылся, то мы увидели оба неповрежденных ядовитых зуба. «Так, брат мой, – сказал он, – мое слово – слово истины, моя речь без обмана. Я поймал ее, опасную, не повреждая ее. Бог велик и Магомет его пророк».

Минуту спустя кобра плавала в очень большом широком сосуде, наполненном спиртом, и делала тщетные усилия вытолкнуть пробку. Несколько минут винный спирт, по-видимому, не оказывал на нее ни малейшего действия, но через четверть часа движения ее стали слабее, а еще через четверть часа она лежала, неподвижно свернувшись, на дне сосуда.

Туземцы западной Африки, как может подтвердить Пехуэль-Леше, не прибегают к таким сложным приемам при ловле ядовитых змей, даже если имеют дело с проворной коброй. При благоприятных обстоятельствах самые бесстрашные из них просто хватают ядовитую змею за шею, прижимают большой палец к ее голове и свободно несут ее. Большинство же берут с собой для ловли палку с коротко обрезанной развилиной, которой они прижимают к земле шею добычи тотчас позади головы прежде, чем схватить ее.

Относительно юго-западной Африки Шинц рассказывает: «Змей приносили всегда без исключения живыми; я помню даже, что получил раз от маленького мальчика кобру, опаснейшую из змей южной Африки, длиной в 2,25 м, которую он нес голыми руками в темную ночь на расстоянии двух часов пути».

Несмотря на всю осторожность, которую соблюдает хауи при ловле змей и обращении с ними, иногда случается, однако, что змея кусает его, и он умирает. Противоядие, насколько мне известно, он не употребляет. В Капланде же находятся в общем употреблении средства, которым приписывают целебные силы. Англичане употребляют особую жидкость, нашатырный спирт и т. п.; голландские поселенцы, по словам Андерсона, распарывают живой курице грудь и кладут ее на рану, происшедшую от укуса змеи. По их мнению, у курицы, если яд смертелен, тотчас обнаруживают признаки отравления, т.е. она слабеет, опускает голову и умирает. После первой берут вторую, третью и четвертую курицу, если это покажется нужным, пока на ней не будет более заметно никаких признаков отравления. Теперь, как полагают, укушенный змеей вне всякой опасности. Лягушка, которую употребляют таким же образом, оказывает, впрочем, ту же услугу, т.е. конечно никакой.

Один из видов белых бобов, который растет в некоторых частях южной Африки и называется бобами Гереро, тоже считается средством от укусов змей и других ядовитых животных. Этот боб разрезают, кладут на рану, и он так крепко пристает к ней, что его можно удалить лишь с усилием, но он отпадает сам, когда высосет яд. Прежде считалось в высшей степени действенным средством кровь черепахи; туземцы в своих путешествиях всегда носили ее поэтому с собой и принимали в случае надобности, а в то же время мазали ей и пораненное место. Нечего и упоминать о том, чего можно ждать от таких средств.

Египетская кобра часто попадает живой в Европу, но обыкновенно лишь с вырванными ядовитыми зубами, и по большей части погибает, хотя она легче других ядовитых змей привыкает к неволе, скоро принимается за еду и постепенно мирится со своей участью. Сначала при приближении хозяина к ее помещению она постоянно становится «ара» и остается иногда по целым часам в этом положении; однако позднее ее раздражительность уменьшается, хотя она никогда не вступает в дружбу с хозяином.

Кобры, которых держал в неволе Эффельдт, хотя и были лишены ядовитых зубов, скоро принимались за еду. Они ели сначала живых, позднее мертвых мышей и птиц, предпочитали млекопитающих птицам и пренебрегали пресмыкающимся и земноводными, по крайней мере, не нападали на них и обнаруживали к ним такое отвращение, что удалялись, если те двигались около них. Вода была, по-видимому, им, безусловно, необходима для того, чтобы они чувствовали себя хорошо: они регулярно купались и с видимым удовольствием оставались целые часы в своем бассейне с водой. Приблизительно по прошествии года их ядовитые зубы образовывались снова, и теперь приходилось обращаться с ними с крайней осторожностью, так как их нападения совершаются неожиданно и с быстротой молнии, и они удивительно далеко выдвигают голову вверх или вперед.

О жизни их в неволе Гюнтер дал подробный и привлекательный рассказ на основании наблюдений, сделанных в Лондонском зоологическом саду. «Замечательную противоположность вялым водяным змеям составляют их опасные соседи, два великолепных экземпляра черной разновидности египетской кобры. При своей живости и величине они требуют довольно большого помещения. Стекла клетки на треть высоты покрыты масляной краской и потому непрозрачны для того, чтобы доставить больше покоя змеям, которые при своей раздражительности находились бы в постоянном возбуждении, частью же для того, чтобы скорее побудить их, если бы пришлось их дразнить, подниматься вверх и выглядывать из-за более темной части стекла.

Это они делают всегда по самому ничтожному поводу. Если при этом или во время кормления они приблизятся друг к другу, то между ними начинается бой: они поворачиваются одна к другой с поднятым телом, расширяют, насколько возможно, шеи, и каждая старается подняться выше другой, причем они постоянно кусают по направлению к противнику. Замечательно, что эти животные не наносят друг другу ран, но когда некоторое время тому назад к ним посадили третью кобру, то началась битва, во время которой последняя была, вероятно, укушена, так как на следующее утро ее нашли мертвой*.

* Египетская кобра – достаточно агрессивное животное. В случае поселения нескольких особей в одном террариуме из-за еды у них могут возникнуть серьезные схватки, заканчивающиеся порой гибелью одного из соперников.

Посаженных к ним животных кобры умерщвляют, даже если и не едят их. Движение, совершающееся при укусе, происходит с чрезвычайной быстротой; хотя и видишь, что змея коснулась животного, но не думаешь, чтобы оно было действительно укушено, пока несколько секунд спустя оно не начнет подергиваться. Рот открывается при этом очень мало, и змея скорее царапает, чем вонзает зубы, таким же образом, как если, держа иголку перпендикулярно к боку животного, провести ею вниз вместо того, чтобы воткнуть в тело. Они часто и долго лежат в воде; они совершенно уходят под ковры лишь зимой».