Я сам воспитывал несколько лет сряду двух шумящих гадюк и имел возможность внимательно наблюдать за ними. Оба животных долго жили у Эффельдта и были приучены им к неволе, но не сделались ручными. Как только кто-нибудь приближался к их клетке, то гадюки тотчас же выказывали свойственную ядовитым змеям ярость фырканьем и шипением, однако впоследствии они не кусали подходивших к ним людей, как это делали вначале; их не следовало только трогать и беспокоить.

Трудно описать словами необыкновенную неподвижность шумящей гадюки днем: где она улеглась утром, там непременно останется лежать до самого вечера, предаваясь, по-видимому, сну; ее очень трудно заставить пошевелиться, и если это делать насильственно, то она приходит в сильную ярость.

Гюнтер рассказывает, что он однажды рассматривал на корабле только что привезенных и недавно пойманных змей, причем ящики пришлось открывать. Ящик, где была очковая змея, нужно было закрыть тотчас же, так как животное моментально приготовилось к нападению; другой ящик, где было от 20 до 30 шумящих гадюк, можно было открывать совершенно спокойно, так как змеи не пробовали уйти и не кусались, несмотря на то, что Гюнтер вынимал их из ящика палкой.

Я могу подтвердить эти наблюдения тем, что мои шумящие гадюки не обнаруживали расположения кусаться: они очень сердились, когда их беспокоили, но и при этом старались оставаться в прежнем положении, так что из всех ядовитых змей они могут быть названы самыми ленивыми. Без крайней нужды они никогда днем не шевелятся, и если это случается, то делают это очень неохотно. Они вовсе не заботятся об окружающем и не обращают ни малейшего внимания на змей в соседних клетках и на зрителей. Ночью же они тихо, но довольно продолжительно ползают по клетке, что видно из того, что за одну ночь гладко выравнивают только что насыпанный песок. Страшный гремунчик после многих лет неволи начинает шуршать хвостом, как только человек входит в комнату, где стоит его клетка, между тем как шумящая гадюка начинает шевелиться только тогда, когда ее сильно рассердят.

Леность их лучше всего заметна, когда днем в клетку посадят животных, служащих им пищей. В таком случае эти гадюки вовсе не похожи на африканских змей, «которые кусают каждое животное без всякого повода»; шумящая гадюка нападает на брошенных в клетку животных обыкновенно только тогда, когда очень голода. Если она накануне поела, то позволяет кроликам играть с собой и все-таки не пользуется своим страшным оружием.

Ее умеренность в пище почти так же значительна, как ее леность; иногда проходят две-три недели, пока эта гадюка решается проглотить добычу и, если она иногда ночью убивает маленькое млекопитающее, находящееся в клетке, то это, вероятно, вызывается тем, что оно нарушило ее покой. Однако, когда она очень голодна, то сразу же бросается на добычу и сейчас же приступает к проглатыванию ее.

Вследствие этой лености и умеренности кормление шумящей гадюки представляет занимательное зрелище. Кролик или морская свинка, предлагаемые в пищу этой змее, не имеют никакого понятия о грозящей опасности. У млекопитающего вовсе не заметно предупреждающего инстинкта, и оно с любопытством приближается к змее, что вполне понятно, так как оно никогда не видело ничего подобного. Кролик обнюхивает своего врага, но еще не знает, что он может ему повредить. Змея поднимает треугольную голову, выгибает шею назад и принимает угрожающую, но очень красивую позу для нападения; кролик все-таки ничего не замечает, опять обнюхивает, становится смелее и приближается к голове змеи. Гадюка высовывает язык, который приходит в соприкосновение с усами кролика, но он и теперь не замечает опасности: как будто очарован и удивлен созерцанием столь необыкновенного существа. Змея приходит в заметное волнение, начинает сильно дышать, так что тело ее то подымается, то опускается, то расширяется, то суживается; она не шипит, но явственно сопит, как бы предупреждая кролика, но и это предупреждение напрасно: грызун не обращает ни на что внимания.

Змея опускает голову, чтобы принять другое положение, она вытягивается, сотни ребер начинают передвигаться, и она медленно уползает; кролик удивлен; он прыгает в сторону, внимательно осматривает ползущую змею, навостряет уши, ворочает усами во все стороны и успокаивается. Змея снова лежит неподвижно, кролик опять к ней приближается, гадюка приподнимает голову, ощупывает жертву языком, одним словом, все происходит как в первый раз. Кролик вытягивается на мягком песке и даже начинает грызть брошенную ему морковку; ему, очевидно, нравится в клетке, он делается смелее и начинает прыгать, причем даже задевает змею лапами. Она, наконец, приходит в ярость от этой дерзости, быстро приподнимается и начинает громко шипеть. Кролик опять озадачен, оглядывает и обнюхивает врага, но все же не догадывается об опасности.

Это может продолжаться в течение нескольких часов, причем кролик делается все смелее, а змея оживляется, наконец, чувствует, что голодна, и решительно ползет к жертве. Кролик ее спокойно ожидает, как и прежде. Змея высоко приподымает голову, шея суживается, еще раз ощупывает кролика, и голова с быстротой молнии сначала откидывается назад, а затем двигается вперед, пасть широко раскрывается, длинные ядовитые зубы выставляются из чехлов и глубоко вонзаются в тело жертвы. Кролик еще раз вскрикивает, но смертельный удар нанесен. Гадюка вытягивается на земле, внимательно смотрит на жертву и ждет ее смерти: только небольшое движение кончиком хвоста указывает на ее нетерпение. Кролик делает еще несколько прыжков, но затем приседает, уши его опускаются, веки закрываются; он встряхивает один или два раза головой, а затем теряет сознание. Он тихонько падает на бок, лежит спокойно 10-20, в крайнем случае, 100 секунд, затем судорожно вздрагивает и падает мертвым. Адская жидкость свершило свое дело.