Я слышал о хорошем действии спиртных напитков и решил применить самые сильные возбуждающие средства: смешал чайную ложку мелкоистолченного перца со стаканом водки, приказал разжать челюсти и влил в рот больному эту смесь. От первых четырех стаканов его только рвало, наконец, пятый остался в желудке. Пульс стал чаще после приема больным пяти-шести стаканов перцовки, но скоро опять упал, и я снова принялся вливать ему в рот водку с перцем. Хотя я и опасался, что слишком большое количество возбудительных средств не привело бы к смерти пациента, но был вынужден продолжать, так как пульс сразу падал, как только я прекращал вливание перцовки.

Проглотив более литра водки с перцем, больной заговорил со своими земляками; после двух часов, в продолжение которых ему давали все те же средства, он так окреп, что я мог его оставить на попечение сторожей. На следующий день его состояние заметно улучшилось, однако он был еще очень слаб. Я стал ему каждый час давать понемногу спирта, настоянного на оленьем роге, и сытную пищу. В течение ночи было истрачено до трех литров водки, из которых около одного литра было пролито. Большая часть мяса под подбородком загнила и отвалилась, и около раны отвалился кусок мяса в талер величиной; однако исцеление все-таки скоро наступило при помощи припарок и обмываний раны настоем коры красного дуба.

Год спустя однажды ночью меня позвали, чтобы лечить негра тоже от укуса страшного гремучника. У него были сильные боли в груди, и его рвало желчью. Ему вливали несколько раз по полному стакану водки с зеленым перцем, пока пульс не вернулся. Боль уменьшилась, и, проглотив шесть стаканов водки, человек почувствовал себя гораздо лучше, рвота и боль прекратились и 10-12 часов спустя негр был вне опасности. Он выпил около литра водки, настоянной на перце.

Мой приятель рассказал следующее: «Однажды нашли человека, которого змея укусила несколько раз, и когда принесли домой, то сочли мертвым. Однако через некоторое время он пришел в себя и чувствовал себя совсем хорошо. По рассказам прислуги, он вышел пьяный из дома и, вероятно, упал на землю, но возбудительное средство уничтожило действие яда. Вспоминая опыты, проделанные в Индии, я скорее могу допустить, что если человек и был укушен, то, во всяком случае, не отравлен.

Пойманные страшные гремучники долго упорствуют, но, если клетка соответствует своему назначению, все-таки принимаются за пищу. Купленный мной страшный гремучник ничего не ел в течение семи месяцев, хотя и убивал животных, которых я ему предоставлял на жертву; только по прошествии сказанного времени, исхудав почти до скелета, он решился проглотить отравленную им же крысу.

Предположив, что змея жила в неволе, по меньшей мере, два месяца прежде, чем попала ко мне, я могу смело сказать, что девятимесячное голодание нисколько не повредило ей. Во время добровольного поста она пила воду, купалась, несколько раз сбросила кожу, после чего требовала пищи и казалась злее и оживленнее, чем прежде; убивала принесенных ей животных и все же не дотрагивалась до них, пока не решилась проглотить крысу и с той же поры стала так правильно питаться, что за два месяца вернула прежнюю полноту.

Из другого случая я узнал, как ленивы страшные гремучники. Несмотря на предостережения Эффельдта, который уверял, что уже видел нечто подобное, я все-таки приказывал доставлять своим пленным змеям живых крыс. Они быстро осваивались с клеткой и устраивались в ней по возможности удобно. Шум, производимый погремками, возбуждал их любопытство, но никак не страх. Они не обращали никакого внимания на змей, перебегали через них, скакали по их спинам и вовсе не страшились проявления их гнева, который иногда доходил до того, что змеи принимали наступательную позу, оставаясь в ней целыми часами, и то громче, то тише стучали погремками, смотря по приближению или удалению от них крыс.

Подойдя однажды к клетке одной из моих гремучих змей, я, к удивлению своему, заметил, что она больше не шумит, как это делала постоянно, завидев меня. Она лежала, очевидно, больная, растянувшись по клетке, без движения, и только глаза сверкали по-прежнему живо или, лучше сказать, коварно. Около полудня змея лежала уже мертвой на том же самом месте и когда ее стали вынимать из клетки, то заметили у нее на теле большую и глубокую рану, которая, очевидно, и была причиной ее смерти. Рану же ей, очевидно, нанесла крыса, которая попросту заживо загрызла змею.

Эффельдт, которому я сообщил об этом случае, очевидно, обрадовался, что его предсказание оправдалось таким блестящим образом и повторил предупреждение: никогда не сажай вместе с ядовитыми змеями таких млекопитающих, которые могут причинить им какой-либо вред.

При мало-мальски заботливом уходе, страшные гремучники отлично выдерживают неволю. О некоторых из них мы знаем, что они выживали в клетке 10-12 лет. Вначале они, как и прочие их сородичи, находятся постоянно в возбужденном состоянии; мало-помалу злость их утихает и, наконец, они начинают смотреть на своего сторожа как на кормильца, не бросаются так бешено и на других людей, подходящих к их клетке. С себе подобными они уживаются отлично.

«Из 35 штук, – говорит Метцуль, – которых я держал вместе в клетке, ни одна не выказала вражды против остальных, даже и тогда, когда им бросали змею их вида прямо в середину общества, между тем как посаженный в их клетку кролик или голубь приводил в смятение всех. В другое время они пребывали в совершенном бездействии. В теплую погоду они были еще веселее; сплетались между собой клубками, изредка меняя положение, а то подолгу лежали совершенно неподвижно». Этот покой тем опаснее, что он составляет совершенную противоположность значительной быстроте их нападения и может легко ввести в заблуждение наблюдателя.

Ниле, который держал у себя многих страшных гремучников, пришел к заключению, что их можно приручить. Он уверял, что музыка и на них оказывает свое влияние, а кротким обращением можно, наверное, укротить самых бешеных из них. Говорят, что, в конце концов, Ниле действительно демонстрировал прирученных гремучих змей.

«Послушание их, – говорит один свидетель, – так велико, что, сказав им несколько слов и погладив рукой, он может обращаться с ними, как с веревками. Он позволяет змее ползать у себя на груди, обвиваться вокруг шеи, целует ее и берет в руки вторую, когда первая обвилась вокруг него. При этом страшные животные не только не желают вредить своему хозяину, но, кажется, даже очень к нему привязаны. Он открывает рот змее, показывает ее ядовитые зубы и т.п. Его уверенность в своей безопасности имеет еще другую причину: он знает верное средство против укуса змей и не скрывает этого. По его словам, надо прежде всего вымазать рот горячим маслом, потом высосать рану и, наконец, пить настойку из корня серпентарий, пока не вырвет, после всего этого нечего больше бояться действия яда».

Нет причины думать, чтобы нельзя было заботливым уходом отчасти приручить страшных гремучников; но обращение с ними – вещь довольно опасная, и почти все фокусники, которые дают подобные представления, рано или поздно платят жизнью за малейшую неосторожность.