Утконос живет охотнее всего на тихих берегах рек, поросших многочисленными водяными растениями и затененных лиственными деревьями. Здесь он устраивает себе около берега более или менее искусно сделанное жилище. Первая нора, которую видел Беннет, находилась в крутом берегу между травой у самой реки. Извилистый ход, длиной около 6 м, открывался в обширное котловидное логовище, которое, как и ход, было выстлано сухими водяными растениями.

Но обыкновенно каждое жилище имеет по два входа; один под поверхностью воды, другой около 30 см над ней. Иногда случается, что вход удален от воды метра на полтора. Нора поднимается косвенно снизу вверх, так что во время разлива вода редко проникает в логовище. Животное, по-видимому, соображается с высотой уровня воды и соответственно этому удлиняет нору иногда до 15 м длины.

Утконосов можно видеть в реках Австралии во всякое время, но чаще всего в весенние и летние месяцы, Неизвестно точно, существует ли у них зимний сон*.

* Зимний сон у утконосов отсутствует – слишком высок уровень метаболизма. Количество съеденной за сутки пищи может достигать веса самого утконоса.

Они сумеречные животные, хотя оставляют на короткое время свои убежища и днем, отправляясь за пищей. Если вода очень чиста, то можно следить глазами за движениями утконоса, который то ныряет, то снова появляется на поверхности. Кто хочет наблюдать за животным, тот должен оставаться совершенно неподвижным, так как ни одно движение не ускользает от его острого зрения, ни малейший шум – от его тонкого слуха. Утконос редко остается на поверхности долее 1 или 2 минут, затем ныряет и снова появляется на небольшом расстоянии.

Как наблюдал Беннет за утконосами, содержащимися в неволе, это животное охотно держится у берега над самым илом и ползает между корнями и листьями водяных растений, которые служат главным местопребыванием насекомых. Пищу, которую утконос при этом собирает, преимущественно мелких водяных насекомых и моллюсков, он прячет сначала в защечные мешки и затем съедает на покое*.

* В поисках пищи утконос способен оставаться под водой до 5 мин. При обследовании дна и камней глаза и ушные отверстия плотно закрыты и зверек целиком полагается на чрезвычайно чувствительную мягкую кожу «клюва». Помимо миллионов осязательных рецепторов, представляющих собой простые полусферические пупырышки, клюв усеян и другими органами – железами, выделяющими разные типы слизи для смазки, а также электрическими микроскопическими «розочками». Клювом утконос чувствует в воде постоянное электрическое поле напряженностью в 0,0002 V/см и переменное поле частотой до 300 Герц. Воспринимая электрические сигналы разных частот, испускаемые рыбами, ракообразными, моллюсками, червями, утконос находит пищу на расстоянии даже в мутной воде, при близких контактах, используется и осязание.

По приказанию Беннета, были раскопаны много жилищ утконосов, и потому он имел возможность наблюдать несколько этих животных в неволе. «Я велел, – говорит он, – разрыть одно жилище, несмотря на все отговорки ленивого туземца, который положительно не мог понять, зачем я хочу иметь утконосов, когда имею в избытке быков и овец. Вход или преддверие жилища были широки по сравнению со следующим участком норы; последняя становилась все уже по мере того, как мы подвигались далее вперед, пока, наконец, ход не сузился до толщины животного.

Мы проследили его на расстоянии 3 м. Вдруг из земли показалась голова утконоса, как будто бы его только что разбудили, и он спустился посмотреть, чего нам нужно. Однако, по-видимому, он пришел к убеждению, что наша шумная работа не клонится к его благу, так как он поспешно устремился обратно. Но когда он повернулся задом, его схватили за заднюю ногу и вытащили из норы. Он, казалось, был очень встревожен и удивлен этим; по крайней мере, от страха, конечно, он тотчас выпустил свои очень неприятно пахнущие испражнения, нельзя сказать, чтобы к нашему удовольствию.

Животное не издавало никакого звука и не пыталось защищаться, но, стараясь убежать, немного оцарапало задними ногами мою руку. Его маленькие, светлые глаза блестели; ушные отверстия то расширялись, то суживались, как будто бы он хотел уловить каждый звук; сердце его сильно билось от страха. Через несколько минут утконос, по-видимому, покорился своей судьбе, хотя время от времени пытался еще убежать. Я не решился схватить его за шкуру; мех так рыхл, что кажется, будто животное заключено в толстый меховой мешок.

Мы посадили пойманную нами взрослую самку в бочку, наполненную травой, речным илом, водой и т. д. Она скребла повсюду, стараясь убежать, но видя, что все усилия ее тщетны, успокоилась, свернулась и, по-видимому, заснула. Ночью она была очень беспокойна и опять скребла передними лапами, точно желая вырыть себе нору. Утром я нашел ее крепко уснувшей; при этом она подвернула под себя хвост, подогнула голову и клюв под грудь и свернулась клубком. Когда я нарушил ее дремоту, она заворчала, почти как щенок, но тише и, пожалуй, благозвучнее.

Целый день она оставалась почти спокойной, ночью же опять пыталась убежать и издавала продолжительное ворчание. Все соседи-европейцы, которые так часто видели это животное мертвым, были рады, что им, наконец, представился случай наблюдать его живым; я думаю, что это вообще был первый случай, когда европеец поймал живого утконоса и исследовал его жилище».

В новую поездку Беннету удалось найти гнездо с тремя детенышами, которые были уже покрыты шерстью, и наблюдать их некоторое время. «Когда мы нашли гнездо с детенышами, – говорит Беннет, – и посадили их на землю, они, хотя и стали бегать вокруг, но не делали таких страшных усилий спастись бегством, как старые. Туземцы, у которых при виде этих жирных молодых животных потекли слюнки изо рта, говорили, что этим детенышам было уже 8 месяцев, и прибавляли, что старые утконосы только вначале кормят молодых молоком, а потом насекомыми, мелкими моллюсками и илом.

В своем помещении эти молодые животные принимали во время сна самые различные положения. Один свертывался, как собака, и плотно прикрывал клюв хвостом, другой лежал на спине, вытянув ноги, третий на боку или свернувшись клубком, как еж. Если им надоедало одно положение, они укладывались иначе, но охотнее всего свертывались клубком, причем клали передние лапы под клюв, сгибали голову к хвосту, скрещивали задние лапы над клювом и поднимали вверх хвост. Хотя они и были покрыты густым мехом, но все же любили тепло. Они позволяли мне дотрагиваться до шкуры, но не до клюва – новое доказательство его чувствительности.

«Детенышам я мог спокойно предоставлять бегать по комнате, но старое животное так упорно старалось прорыть стену, что я был принужден запереть его. Там оно спокойно лежало весь день, но ночью возобновило попытки освободиться. Если я мешал утконосам спать, то всегда поднималось общее ворчание.