Тунгусы рассказывали Радде, что кума труслива и неопасна, потому что у нее пасть неглубокая и она может только кусать, но не рвать добычу, как бурый медведь. Адаме, однако, слышал совершенно противоположное и уверяет, что жители горных стран Индии не без основания очень боятся кумы. Кинлох подтверждает эти сведения собственными наблюдениями в Гималаях и видит в этом животном опасного противника, который погубил уже многих европейцев и еще больше – туземцев. Однако нужно допустить, что только раненые или поставленные в затруднительное положение животные этого вида решаются на нападение; то же может случиться, если нечаянно нарушить их покой.

Блэнфорд, напротив, считает куму самым кровожадным из индийских медведей, который не только нападает на мелкую дичь и оленей, но и, кроме того, убивает быков, лошадей и ест даже падаль; но все же преимущественно кума питается растениями, особенно кореньями и плодами, из которых, кажется, предпочитает желуди; говорят также, что она очень любит мед*. Относительно зимней спячки сведения довольно разноречивы; можно, однако, допустить, что кума погружается в зимнюю спячку не так регулярно, как это делает наш обыкновенный медведь.

* На юге ареала медведи нападают и на крупных копытных и способны убить взрослого домашнего буйвола. Есть сведения о нападении и на людей.

Во время своих ночных походов за добычей кума всегда бежит от человека. Как только почует его (а в этом отношении кума очень чутка), она останавливается, обнюхивает воздух, обнаруживает сильное волнение, делает несколько шагов против ветра, поднимается на задние ноги и, убедившись в грозящей ей опасности, поворачивает назад, убегая со скоростью, которая показалась бы невероятной тому, кто видел куму только в клетке. Если во время спуска с крутизны она вдруг чего-нибудь испугается, то мгновенно свертывается клубком и скатывается с обрыва вниз, иногда преодолевая расстояние до трехсот метров, чему, как уверяет Адаме, он сам был свидетелем.

Детеныши кумы, которых всегда бывает по два, родятся весной и остаются в течение всего лета (а в Индии еще дольше) при матери. Мясо ее как у японцев, так и у тунгусов считается более вкусным, чем мясо бурого медведя.

По сообщениям Шейбе, у айносов, в северной Японии, это животное пользуется большим почетом, если, впрочем, предположить, что живущий там медведь принадлежит к этому виду. «Айны, – говорит Шейбе, – вполне основательно высоко ценят этого медведя. Он для них самое драгоценное животное: снабжает их пищей на долгое время, доставляет им одежду, наконец, желчь его высоко ценится благодаря ее целебным свойствам.

С другой стороны, ни один зверь не может причинить им столько вреда, как этот медведь, когда он, все разрушая по дороге и убивая домашний скот, врывается в их жилища. Поэтому неудивительно, что айны стараются умилостивить медведя, величают его божеством и, убив его, считают своим долгом принести искупительную жертву. Она состоит в том, что череп убитого медведя они насаживают на так называемый «забор идолов», который находится перед каждой хижиной с восточной стороны. У этого «забора» поклоняются всем идолам, исключая бога огня и домового, которым приносят жертвы в самой хижине на определенном месте; с этого момента череп медведя становится священным предметом.

По этому же поводу учреждено у айн празднество, называемое «Иомантэ». Это и есть то искупление, которое айны вместе с выкармливанием молодого медведя приносят всему медвежьему роду за убитого сородича». Шейбе описывает подробно, как ухаживают за этим избранным медвежонком, как его убивают с соблюдением определенных торжественных обрядов, причем много поют и пляшут, еще больше пьют и даже плачут, как сдирают шкуру, пьют его теплую кровь и съедают печень и мозг в сыром виде. Празднество оканчивается насаждением черепа на «забор идолов».

Во всех больших зоологических садах Европы можно найти куму, которая по своему нраву, свойствам и привычкам больше всего похожа на барибала.