Малыши рождаются зрячими и со всеми зубами. Самки носят их во рту, а в море – лежа на спине и обхватив их передними лапами, подобно тому как женщина держит в руках свое дитя. Они так же играют с ними, как любящие матери, подбрасывают вверх и ловят, как мяч, толкают в воду, чтобы они учились плавать, и берут опять к себе, когда те устают, и целуют, совершенно как люди.

Как бы охотники ни преследовали самку в воде или на суше, она не выпустит изо рта детеныша, разве только в последней крайности или в минуту смерти, вследствие чего и погибает такая масса медведков. Я нарочно отнимал у самок детенышей, чтобы посмотреть, что они станут делать; они принимались рыдать, как огорченный человек, и, подобно собаке, издали следовали за мной, когда я уносил маленьких; при этом матери звали их с тоскливым воплем. Когда детеныши тоже принимались визжать, я сажал их на землю; матери тотчас же подбегали к ним и брали их с собой, причем сосунов несли во рту, а взрослых гнали перед собой.

Однажды я встретил самку, спавшую со своим детенышем. Когда я приблизился, она испуганно вскочила и стала будить детеныша, но так как тот спросонья не мог бежать, то она схватила его передними лапами и, как камень, бросила в море. Если им удастся счастливо избегнуть опасности, то они, достигнув моря, начинают так забавно надсмехаться над своими преследователями, что без улыбки на них нельзя смотреть: они то становятся в воде вертикально как человек, и прыгают в волнах, то приставляют передние лапы ко лбу, как будто защищая от солнца глаза, чтобы хорошенько разглядеть предмет, то ложатся на спину и гладят себе передними лапами живот, как это делают обезьяны, или бросают в воду маленьких и снова ловят их и т. п.

Если калана настигнуть и у него нет никакого выхода, он фыркает и шипит, как рассерженная кошка. Если его ударить, он ложится на бок, подгибает задние ноги, а передними закрывает глаза и таким образом приготовляется к смерти. Мертвым он лежит как человек, вытянувшись и крестообразно сложив на груди передние лапы.

Пища каланов состоит из морских раков, раковин, мелкой рыбы, реже из морской растительности или мяса крупных животных. Я не сомневаюсь, что если бы не остановились перед расходами, чтобы перевезти животных в Россию, то их можно было бы приручить, и даже, я так полагаю, они могли бы размножаться в прудах и реках.

Я вывожу это заключение из того, что морская вода вовсе не составляет необходимости для каланов, так как они по нескольку дней жили на островах в маленьких реках*. Во всяком случае, это животное заслужило полное наше уважение, так как питало нас в продолжение целых шести месяцев, когда мы не имели никакой другой пищи, а больным, страдавшим цингой, служило даже лекарством.

* Сам по себе организм калана безразличен к солености соды. Однако в пресной воде в его мехе заводятся паразиты, в морской воде не живущие. Мех калана, не намокающий в воде его единственная защита от холода, и если он будет поврежден или загрязнен и намокнет, животное погибнет от переохлаждения. Та же судьба ждет и каланов, испачкавших шерсть в нефтепродуктах.

Движения каланов необыкновенно грациозны и быстры. Они отлично плавают и очень резво бегают, и нет ничего красивее этого бархатистого блестяще-черного животного, когда оно бежит. При этом замечательно то, что животное бывает тем бодрее, умнее и проворнее, чем прекраснее у него мех. Совсем седые, по-видимому, очень старые каланы, необыкновенно умны, вследствие чего их крайне трудно ловить.

Самые плохие, имеющие одноцветно-бурый мех, по большей части неповоротливы, сонливы и глупы, вечно лежат на льду или на скалах, ходят медленно и легко даются в руки, как будто понимают, что их не станут особенно усердно преследовать. Во время сна они лежат на земле, свернувшись, как собаки; выходя из воды, отряхиваются и чистятся передними лапами, как кошки. Они бегают очень быстро, но при этом описывают кривые линии.

В июле или августе каланы линяют, впрочем несильно, и становятся тогда несколько бурее. Лучшие меха поэтому получаются в марте, апреле и мае; большая часть их идет в Китай. На Камчатке нет роскошнее наряда, чем шуба, сшитая из белого меха северного оленя и опушенная каланом. Несколько лет назад там все носили такие шубы; но с тех пор, как этот мех сильно вздорожал, они вышли ил употребления; к тому же камчадалы считают теперь собачий мех гораздо красивее, теплее и прочнее.

Калан, которого по качеству его меха несправедливо причисляют к бобрам и потому называют камчатским бобром, есть в сущности настоящая выдра и от речной выдры отличается только тем, что живет в море, почти вдвое больше ее и по красоте меха напоминает бобра.

Это, бесспорно, животное американского происхождения, а на азиатских берегах оно является лишь гостем и пришельцем. Он держится в так называемом Бобровом море между 56 и 50 градусами северной широты. Под такой же широтой мы встречали его и в Америке, как на островах, так и на материке, а ближе к материку под 60 градусом.

Большая часть каланов попадает с берега одного материка на другой, приплывая на льдинах; мне самому случалось видеть, как любят эти животные лежать на льду, и, хотя из-за умеренной зимы льдины были тонкими, однако каланы, как спящие, так и бодрствующие, неслись на них по волнам и прибивались к какому-нибудь острову, откуда при отливе снова уходили в море.