Когда мы прибыли на остров Беринга, каланов там было немало. Во все времена года, хотя зимой чаще, чем летом, они выходят на берег, чтобы спать и отдыхать, а также и для игр. Во время морского отлива они лежат на камнях и на обсохших обломках скал; во время же прилива сидят на берегу в траве или в снегу, на расстоянии почти половины или даже целой версты от берега; впрочем, обычно располагаются поближе к нему. На Камчатке или на Курильских островах они редко выходят на сушу; из этого можно заключить, что на острове Беринга их никогда не беспокоили во время отдыха и игр*.
* Там, где охота на каланов велась наиболее интенсивно, например на некоторых из Алеутских островов, они вообще перестали посещать берег.
Мы охотились на них следующим образом: как правило, вечером или ночью мы выходили по двое, по трое или по четыре человека с длинными, крепкими березовыми дубинами и шли к берегу против ветра, осторожно и внимательно озираясь по сторонам. Как только мы усматривали спящего калана, один из нас тихонько отделялся и подползал к животному на четвереньках; другие же тем временем преграждали ему дорогу к морю.
Когда калан оказывался настолько близко к нам, что его можно было настигнуть одним прыжком, мы все разом кидались на него с намерением убить животное несколькими ударами по голове. Если же он удирал от нас, прежде чем мы успевали окружить его, то мы пускались вдогонку и загоняли от берега в глубь острова, так что, наконец, как бы быстро и ловко ни бегало животное, оно утомлялось, и тогда его легко можно было убить.
Когда мы нападали на целое стадо каланов, что случалось нередко, то каждый охотник выбирал животное, которое было к нему ближе, и дело шло еще успешнее. Вначале нам не нужно было напрягать свое усердие, хитрость и ловкость для удачной охоты, потому что весь берег кишел каланами и они лежали в полном спокойствии относительно своей участи. Но впоследствии они научились понимать наши намерения, так что выходили на берег с крайней осторожностью: прежде чем лечь на отдых, зорко осматривались, обнюхивали все вокруг и только тогда ложились, когда все обстояло благополучно, да и то успокаивались не сразу, а несколько раз снова вскакивали и вторично осматривали местность или же уходили назад в море.
Там, где располагалось целое стадо, в разных местах были выставлены ими сторожевые животные. Нам также очень мешали песцы, которые насильственным образом будили каланов и не давали им сомкнуть глаз; вследствие этих причин нам постоянно приходилось отыскивать для охоты новые места, делать большие обходы, предпочитать темную ночь светлой и бурную погоду тихой, и все это для того, чтобы заполучить животное, которое служило единственной нашей пищей.
Несмотря на все эти препятствия, с 6 сентября 1741 года по 17 августа 1742 года нами все-таки было убито и съедено 700 штук морских бобров, а шкуры их отвезены на Камчатку.
Так как каланов часто убивали без всякой необходимости, просто ради их меха, а еще чаще – когда мех оказывался недостаточно черным – и совсем не пользовались убитым животным, а бросали его целиком в море, то это безбожное истребление привело к тому, что весной, когда все наши съестные припасы были съедены, мы на целые пятьдесят верст в окружности не могли найти ни одного животного. Конечно, можно бы было удовлетвориться и тюленями, но они были слишком хитры, чтобы отдаляться от берега, и приходилось считать за особенное счастье, если удавалось убить тюленя.
Курильцы отправляются весной в легких лодках, на которых находится по шесть гребцов, одному рулевому и одному стрелку, на десять и более верст в море. Заметив калана, они изо всех сил принимаются грести, чтобы его догнать, но животное, в свою очередь, не менее старательно удирает от них. Когда лодка уже довольно близко, рулевой и сидящие впереди стрелки пускают в калана стрелы. Если они и не попадают в цель, то все же вынуждают его нырнуть, и стрелкам остается только караулить, когда оно снова покажется на поверхности, чтобы выпустить в него новую стрелу.
По поднимающимся пузырькам они вполне могут следить за направлением зверя, и рулевой по этому следу гонит лодку. Охотник, стоящий на носу лодки, вылавливает из воды стрелы, работая при этом длинным шестом, на конце которого насажены наподобие щетки тонкие прутья. Если преследуемое животное самка с детенышем, то прежде всего задыхается и тонет именно малыш; тогда мать бросает его, чтобы иметь возможность спастись; детеныша ловят и кладут в лодку, где он нередко приходит в себя.
Наконец и преследуемая мать или самец так утомляются, что совсем уже не в состоянии нырять; тогда охотники убивают животное или стрелой, или, когда оно оказывается поблизости, копьем. Если каланам случится попасть в сети, которыми их также ловят, они приходят в такое отчаяние, что начинают даже грызть друг друга. Иногда они сами себе откусывают ноги со злости или с отчаяния, что видят их запутавшимися в сетях.
Ничего нет ужаснее, как охотиться за каланами во время ледохода, когда за ними приходится гнаться по плывущим льдинам и убивать их дубинами. Обычно в это время бывают такая буря и метель, что едва можно держаться на ногах, и все же охотники не боятся даже ночью ходить на такую охоту. Они бесстрашно несутся по льду, который гонят бурные волны, и при этом то поднимаются так, будто стоят на высокой горе, то стремительно опускаются вниз, словно летят в пропасть.
У каждого в руках нож или шест, а на ногах длинные лыжи с крючками из костей, чтобы не скользить по льду и не упасть, когда глыба поднимается. Шкуры с убитых животных сдираются тут же на льду, и в этом деле курильцы и камчадалы проявляют большую ловкость; в течение двух часов они часто обдирают по 30-40 штук.
Но случается, что льдину очень далеко отгоняет от берега; тогда охотнику приходится все бросать и искать себе спасения: тут его выручает умение плавать, причем он привязывает себя веревками к собаке, которая и тащит его к берегу. При благоприятной погоде они так далеко уходят по льду, что совершенно теряют берег из виду: но одного они никогда не оставляют без внимания – это морского прилива и отлива и всегда внимательно следят за тем, откуда дует ветер, с берега или с моря».
